У каждого свой «последний лист» Рассказ

Стандартный

На самом деле, дед Пинхас мне никакой не дед. И звали его дед Петя. Но однажды он мне рассказал, что полное имя ему при рождении дали по еврейской традиции – Пинхас, имя это в его бобруйском доме шло в семье от прадеда к правнуку, как-то так…

Ну, Петя так Петя, Пинхас так Пинхас. Мне сначала все было до лампочки, отсидеть свои три раза в неделю по три часа, приготовить ему картошечку, покупки сделать. Да и дед, какой-то молчаливый попался. Разговаривали мы с ним обычно только по делу. Какой суп сварить, какой хлеб лучше купить, где мастера по стиральной машине найти, такие вот дела.

А однажды я пришла, сидит дед и горюет, спросила я отчего. Пошел в ванную, голова закружилась, испугался мыться сам.

Читать далее

Страх. Рассказ

Стандартный

Теперь Петр точно знает, какой он – страх… Липкий. Сначала становятся липкими ладони дрожащих рук. Затем страх забирается под рубашку, а потом добирается до лба. И ты весь липкий. И еще мокрый, чувствуешь, как трусы противно наполняются жидкостью. Никому не пожелаешь такого. А день начинался буднично…

Читать далее

У каждого свой «последний лист». Рассказ

Стандартный

На самом деле, дед Пинхас мне никакой не дед. И звали его дед Петя. Но однажды он мне рассказал, что полное имя ему при рождении дали по еврейской традиции – Пинхас, имя это в его бобруйском доме шло в семье от прадеда к правнуку, как-то так…

Ну, Петя так Петя, Пинхас так Пинхас. Мне сначала все было до лампочки, отсидеть свои три раза в неделю по три часа, приготовить ему картошечку, покупки сделать. Да и дед, какой-то молчаливый попался. Разговаривали мы с ним обычно только по делу. Какой суп сварить, какой хлеб лучше купить, где мастера по стиральной машине найти, такие вот дела.

А однажды я пришла, сидит дед и горюет, спросила я отчего. Пошел в ванную, голова закружилась, испугался мыться сам.

— А сейчас голова кружится? — спросила я.

— Нет, прошло, а все равно боязно, — ответил дед Пинхас, — Ольга, ты побудь дома у меня, пока я купаюсь, ладно?

Ну, я разволновалась, старичок ведь, хоть и держится бравым молодцом…Пошла я за ним в ванную помочь.

Стесняюсь я, — сказал дед, — как при тебе мыться-то?

— А я медсестра, дедушка, — соврала я, — чего при мне стесняться, что я не видела?

— Медсестра? — удивился дед, — а чего же нянькой по старикам работаешь?

— Часы мне такие удобны,  – опять сочинила я по ходу, вспоминая, что учусь на соцработника. А при чем здесь медсестра, ну скажите сами?

Но дед Пинхас успокоился и согласился, чтобы я помогла ему помыться.

Читать далее

Перейти дорогу… Рассказ

Стандартный

Фаина Марковна заметила  Миру с коляской еще издалека и успела свернуть в переулок. Мира стояла на противоположной стороне улицы и не видела Фаину. А даже если бы и увидела, что с того? Скорее всего, она была бы рада, что свекровь так аккуратно сошла с ее пути.  

Фаина поспешила ускорить шаг и затем тяжело отдышалась. А куда она, собственно говоря, спешит. Можно поменять привычный маршрут. Сперва купить хлеб, а затем – молоко. Есть, конечно, шанс, что треугольников кефира уже не будет. Значит,  придется обойтись, не в первый раз. По всей вероятности. Мира направлялась на молочную кухню, рядом с магазином. Аркадий утверждает, что ей некогда готовить кашки Леночке. Ну что ж, пусть ест общепитовские кашки, решать ее родителям, это их ребенок.

А  почти пересеклась Фаина с Мирой, потому что  надо было все-таки раньше выйти за покупками. Но сегодня она задержалась. Чуть позже встала, терпеливо ждала, пока соседи уйдут с кухни, чтобы спокойно самой приготовить себе завтрак. Сколько лет делит она кухню с соседями, а все никак не привыкнет к общей жизни. Эти еще ничего, хоть словом переброситься можно. И пакостить не будут. Просто у каждого своя жизнь. Своя плита. Своя солонка.

А как же ее прошлые соседи ненавидели. Страшно вспоминать. Лютой ненавистью. Могли бы задушить, задушили бы, наверное. Да боялись…Аркашу боялись.

Читать далее

Бывший муж… Рассказ

Стандартный

  Я открыла глаза и вспомнила все. Лучше бы не вспоминала. Лучше бы я лежала с закрытыми глазами, и думала, что все это не со мной. Не со мной…О, Боже, как же жить-то теперь?

Я помню все, как лежала на обочине, сколько времени, не знаю. Как видела звезды, а встать не могла. И кричать не могла. Словно все онемело во мне, и даже боль, она была загнана так глубоко, что я не могла кричать. Ничего не могла.

Как я, разбитая, откатилась на обочину, я не помнила. Это было мгновенье.

Переход? Да, кажется, там была зебра, полосатая разметка. Но он, этот автомобиль, летел на сумасшедшей скорости. Куда он летел?? Я просто не успела отскочить. Фары ослепили так резко, что я практически ослепла в то мгновенье. А затем он пролетел мимо… А я оказалась на обочине.

И одна мысль в голове. Дети? Как же они там одни? И теперь навсегда одни? Эта мысль, мне кажется, хранила меня, если так можно сказать. Потому что умирать я уже начала, когда меня нашли. Я все-таки смогла прокричать что-то. И кто-то услышал меня тем поздним вечером. Потом я уже потеряла сознание…

Читать далее

Роза вышла замуж. Рассказ

Стандартный

— Слышишь, Герш, она так и привела этого своего, — Хана сидела на кровати, и расчесывала тяжелые густые волосы. Была у нее традиция, перед сном расчесать их, выйдя во двор, чтобы воздухом они пропитались. Летом во дворе, зимой на крыльце. Гордилась Хана волосами и они, действительно, украшали лицо, сглаживая его грубоватые черты и добавляя ей мягкость.  

И то, что сегодня Хана расчесывалась в комнате, демонстрировало ее растерянность.

— Так ты слышишь, Герш? – повторила она, обращаясь к мужу.

Герш слышал. Отвечать не хотелось. Не ответить было невозможно. Хана не отстанет. И если честно, его тоже волновал этот вопрос.

Но, чтобы как-то оттянуть время, хотя было понятно, кто это — «она» и кого — «его», он переспросил.

— Твоя дочь! –  теряя терпение, ответила Хана, — твоя старшая дочь привела сегодня в дом своего коммуниста. Или комсомольца. Не знаю, кто он там.

У коммуниста или комсомольца было имя. Его звали Леонид Ольшанский. Но Хане не хотелось произносить это имя, она его уже не любила, как не полюбила Советскую власть, в одночасье поломавшую весь привычный уклад жизни. Герш понимал это. И что ответить Хане, не знал.

Хорошо было бы сделать вид, что уснул, и обмозговать пока ответ, но Хана нетерпеливо покашливает и даже волосы расчесывать перестала.

— Ну, это же ничего еще не значит, — примирительно сказал Герш, — Пришел-ушел…

Жена покрутила пальцем у виска,

— Только равнодушный человек так может ответить, — в сердцах сказала она и перекривила:  Пришел — ушел. Это твоя дочь! Тебе что —  всё равно?

Ну, конечно, когда Розочка умница, когда она помощница и красавица, она — дочь Ханы. А когда Роза привела в дом своего комсомольца или коммуниста, она его, Герша, дочь.

Читать далее