Молча здесь стоят люди,

Слышно, как шуршат платья.

Это Бабий Яр судеб.

Это кровь моих братьев.

А. Розенбаум, из песни «Бабий Яр»

Однажды я открыла толстую тетрадь в клеточку и сделала первую запись… Ручка дрожала, когда я писала, плечи вздрагивали, я плакала. Слезы лились на бумагу, и мне не хотелось их вытирать. Было мне шестнадцать, и читала я «Бурю» Ильи Эренбурга.

Дневника того давно нет, я уничтожила все дневники перед отъездом в Израиль. Но первую запись в той толстой синей тетрадке помню до сих пор. Я оплакивала судьбу бабушки и внучки. Я еще не читала тогда «Бабий Яр» Кузнецова, и в Киеве вспоминали об этой трагедии лишь по острой необходимости. Совсем недавно был поставлен помпезный памятник…

А я читала Эренбурга, и строки сливались в одну – одну волну боли и протеста, которые я не могла никак выразить, но и не могла с ними дальше жить… И я писала. О своем ощущении страшной безысходности, о моем видении движущейся толпы киевских евреев, детей, стариков в инвалидных колясках, женщин с чемоданами и баулами… В этой толпе шли герои «Бури»: старая Ханна и ее маленькая внучка Аля. В этой толпе должна была идти моя мама со своими родителями. И я просто физически ощущала это.

А теперь я ощущаю, как в этой толпе шли Залман и Сима Бомштейн, и их дочери Верочка и Любочка, и как Вера несла на руках свою годовалую доченьку Нелю, а может быть, ей было чуть больше годика. За месяц до этого у нее появился первый зуб, и она сказала первые слова. Но это уже не книга. Это реальность. И с нею невероятно страшно. Так возвращаются к нам лица Бабьего Яра в сентябре 1941 ставшего общей могилой киевских евреев.

Читать далее

Фаина Марковна заметила  Миру с коляской еще издалека и успела свернуть в переулок. Мира стояла на противоположной стороне улицы и не видела Фаину. А даже если бы и увидела, что с того? Скорее всего, она была бы рада, что свекровь так аккуратно сошла с ее пути.  

Фаина поспешила ускорить шаг и затем тяжело отдышалась. А куда она, собственно говоря, спешит. Можно поменять привычный маршрут. Сперва купить хлеб, а затем – молоко. Есть, конечно, шанс, что треугольников кефира уже не будет. Значит,  придется обойтись, не в первый раз. По всей вероятности. Мира направлялась на молочную кухню, рядом с магазином. Аркадий утверждает, что ей некогда готовить кашки Леночке. Ну что ж, пусть ест общепитовские кашки, решать ее родителям, это их ребенок.

А  почти пересеклась Фаина с Мирой, потому что  надо было все-таки раньше выйти за покупками. Но сегодня она задержалась. Чуть позже встала, терпеливо ждала, пока соседи уйдут с кухни, чтобы спокойно самой приготовить себе завтрак. Сколько лет делит она кухню с соседями, а все никак не привыкнет к общей жизни. Эти еще ничего, хоть словом переброситься можно. И пакостить не будут. Просто у каждого своя жизнь. Своя плита. Своя солонка.

А как же ее прошлые соседи ненавидели. Страшно вспоминать. Лютой ненавистью. Могли бы задушить, задушили бы, наверное. Да боялись…Аркашу боялись.

Читать далее

— Слышишь, Герш, она так и привела этого своего, — Хана сидела на кровати, и расчесывала тяжелые густые волосы. Была у нее традиция, перед сном расчесать их, выйдя во двор, чтобы воздухом они пропитались. Летом во дворе, зимой на крыльце. Гордилась Хана волосами и они, действительно, украшали лицо, сглаживая его грубоватые черты и добавляя ей мягкость.  

И то, что сегодня Хана расчесывалась в комнате, демонстрировало ее растерянность.

— Так ты слышишь, Герш? – повторила она, обращаясь к мужу.

Герш слышал. Отвечать не хотелось. Не ответить было невозможно. Хана не отстанет. И если честно, его тоже волновал этот вопрос.

Но, чтобы как-то оттянуть время, хотя было понятно, кто это — «она» и кого — «его», он переспросил.

— Твоя дочь! –  теряя терпение, ответила Хана, — твоя старшая дочь привела сегодня в дом своего коммуниста. Или комсомольца. Не знаю, кто он там.

У коммуниста или комсомольца было имя. Его звали Леонид Ольшанский. Но Хане не хотелось произносить это имя, она его уже не любила, как не полюбила Советскую власть, в одночасье поломавшую весь привычный уклад жизни. Герш понимал это. И что ответить Хане, не знал.

Хорошо было бы сделать вид, что уснул, и обмозговать пока ответ, но Хана нетерпеливо покашливает и даже волосы расчесывать перестала.

— Ну, это же ничего еще не значит, — примирительно сказал Герш, — Пришел-ушел…

Жена покрутила пальцем у виска,

— Только равнодушный человек так может ответить, — в сердцах сказала она и перекривила:  Пришел — ушел. Это твоя дочь! Тебе что —  всё равно?

Ну, конечно, когда Розочка умница, когда она помощница и красавица, она — дочь Ханы. А когда Роза привела в дом своего комсомольца или коммуниста, она его, Герша, дочь.

Читать далее

До недавнего времени  в России жили три Праведника Народов Мира. Теперь их осталось два. 16 января 2022 ушла Тамара Романова. Ей было 99 лет.

Я собрала материал об истории этой женщины, чтобы рассказать о ней…

Светлая Память!

Читать далее

Их было три сестры. Моя мама, Роза и Маня. И на всех троих я был один. Понимаете, какая ответственность была взвалена на меня? Быть любимцем сразу трех женщин. Тетя Роза, рассказывали, в молодости полюбила одного человека, но он погиб еще в 1914 году, а вернее, пропал без вести, и где колышется трава над ним, не знает никто. А она оказалась однолюбкой, просто фатальной однолюбкой, так и не вышла замуж.

А тетя Маня замуж вышла, но детей не получилось у нее завести. Слышал я про какую-то операцию, которую ей сделали в юности. Жизнь спасли, а вот осталась тетка бездетной. Дяде Исааку, мужу ее, это не мешало, как мне всегда казалось. Он тетю Маню любил и так. И женился не ради детей.

Но меня любили все три сестры, да так, что души не чаяли. Мама — это понятно,  я был ее кровинушкой. Но оказалось, что я был «кровинушкой» трех женщин. И мама честно делила меня с сестрами. Она была самой младшей из них и жалела их. Итак, в школу я ходил рядом с домом тети Розы, чтобы она могла меня забирать из школы и наслаждаться общением со мной. И тетя Роза, она была портнихой, так подстраивала свои рабочие часы, чтобы уделять мне внимание. А летние каникулы я проводил с тетей Маней и дядей Исааком, они специально ездили на детский курорт, в Евпаторию. Потому что у ребенка были обнаружены гланды.  И ему нужно было дышать морским воздухом.

Кого из них я любил больше? Если честно, не знаю…

Читать далее

Читать далее