Cовсем невыдуманная история… 

Я пишу эту историю уже много лет. Ищу слова. Не нахожу. И сегодня не нахожу те  — самые главные. В первую очередь, наверное, нужно сказать, что я ее очень люблю и помню ее. Даже, когда не говорю о ней. Помню столько наших общих маленьких и больших моментов в жизни. Помню, какая она была замечательная, сильная, мудрая и одновременно очень тонкая Женщина. Моя сестра…

Но писать эту историю я начала несколько лет назад, когда была  модератором на одном литературном сайте и увидела фотографию нового автора. Он оказался из Хайфы, врач – анестезиолог больницы «Рамбам». Это было года четыре назад…

И я  зациклилась… Смотрю на его фото и кажется, что узнаю его. Хотя не была с ним знакома. Стандартное фото, такие для паспорта делают. Смотрю я на фотографию и чувствую, что силы мои уходят из ног, концентрируются в руках. Пальцы сжимаются в кулаки… Страшные мысли в голове… Как же он живет, улыбается… А она?

А ведь это всего лишь фотография. Приятное лицо. Ироничный взгляд. Тонкая дужка очков. Аккуратная стрижка «седой ежик»,  бородка…

Вот бородку я и запомнила. Чеховскую, клинышком. И взгляд… Как же я запомнила  что-то, если не видела перед глазами ничего?  Все поплыло, слилось, белое стало черным, краски исчезли. Только блики, блики…

Нет, неправда. Я видела… Просто, с годами тот день уложился на некую дальнюю полку моего сознания, чтобы открыть в жизни дорогу к свету, а не оставаться в ночи.

Время лечит? Не знаю…Время отдаляет, стирает остроту, защищает память, чтобы не сойти с ума…

А тут  — эта фотография. И взгляд, который мне знаком. И я молю Бога, чтобы это был не он. Врач — анестезиолог, сделавший ту роковую ошибку, в цепочке ошибок, убивших  ее…

Может быть, это был и не он. Мне хотелось бы верить. Но все вернулось в тот миг, и уже несколько лет я пишу этот самый непридуманный рассказ, чтобы сегодня, 28 сентября,  закончить его. Как смогу…

***

— Однозначно, опухоль доброкачественная. Нет, нет, не волнуйтесь. Достаточно проверки MRI,чтобы убедиться в этом. Я понимаю, что Вам это важно. Мы изучали результаты по нескольким параметрам и по плотности можем определить, какому виду принадлежит опухоль. Но это не исключает необходимости операции. Видите ли, со временем она может серьезно нарушить ваш образ жизни. Лучше предупредить это и избежать проблем в будущем. Все нужно делать вовремя. А в медицине это правило наиболее актуально.

Профессор закрыл  папку и доброжелательно улыбнулся, давая понять, что время встречи истекло.

— По поводу даты операции, — добавил он, —  вы должны обратиться к моему секретарю и с ней определиться. Удачи Вам!

**

Дата, она могла быть любой. Никто мою сестру  не торопил. Но она сама хотела лечь на операционный стол пораньше. Избавиться от этой неопределенности, вернуться в строй. Так сказала она. Конечно, никому не хочется идти под нож, даже хирургический. Но если нужно, не стоит откладывать. Тем более, на ноябрь был запланирован отпуск и уже заказана гостиница. А в феврале должна родиться внучка. И нужно  вернуться к работе, чтобы принять эти роды. Столько детей она приняла за годы работы в родильном зале.  Как же эта, родная ей малышка, дочь ее сыночка, родится без ее участия?

И секретарь,  простучав  розовым  ноготком по клавиатуре, извлекла таблицу рабочих дней профессора и назначила ближайшую свободную дату… 27 сентября.

**

В длинных и узких коридорах больницы Рамбам стоят пластиковые стулья, скрепленные намертво, в один ряд. Чтобы не растащили их в разные углы. И потому все сидят рядком: мама, муж, сын, дочь, сестра…Ждут молча. Иногда перебрасываются ничего не значившей фразой. И опять молчат… Хочется сосредоточиться, передать свою энергию в операционную, чтобы даже под наркозом она почувствовала, как нужна здесь. Как нужна им, сидящим рядом, в этом бесконечно длинном коридоре.

Операционных несколько. Соседний ряд стульев занимает другая семья. Мужчина в черной кипе, две женщины в париках и славная девчушка лет шести, одетая в длинный сарафан. Девочка вскакивает со стула и снова взбирается на него. Шлепнулась на пол, потерла ушибленную коленку. Никто на нее внимания не обращает. Взрослые молятся. Девочка прыгает. Наконец, одна из женщин негромко говорит ей: «Эсти, ты бы посидела и послушала, как я читаю «Теилим» и прошу здоровья для бабушки. Ты послушаешь и скажешь «Амень». Малышка с удовольствием соглашается.

В нашем ряду не читают «Теилим». Мы не умеем, не  приучены. Мы просто сидим и молчим. Часы тикают. Протикали час, два, три… «Господи, — говорю я про себя, — пожалуйста, пусть уже закончится это бесконечное  ожидание. И этот тяжелый сентябрьский день. Ее вывезут из операционной. И мы постепенно вернемся к рутине». В  больнице особенно остро понимаешь, что нет ничего лучше простой рутины жизни…

**

А мне нравится, что у медперсонала зеленая одежда. Цвет летнего салата, весенних листьев… О чем это я думаю? Стараюсь отвлечься… Хоть на несколько мгновений. Ее должны вывезти из операционной.  Скорее бы… Дверь операционного блока все время открывается. Конечно, все в динамике, Не спят же они там. Но время тянется,  как резинка… Я хочу перепрыгнуть через эти часы ожидания, как весело и беззаботно прыгает эта «сарафановая» девочка.

Не могу… За дверью операционной – моя сестра. И почему же так тянется время?

Но вот выходит медсестра и сообщает: «Операция завершается, уже на последней стадии». Мы вздыхаем, оживляются мысли. Направляются в сторону ее послеоперационного периода. Сколько дней ей придется пробыть еще в больнице? Мама сварила ей бульон, когда ей можно будет его принести? Через пять дней  — праздник Рош ха-Шана, еврейский Новый Год,  вряд ли ее успеют выписать. Ну да ладно. Мы приедем к ней, главное, будем вместе. А потом наступят другие праздники, и она будет дома, и все станет как прежде…

Так просто ведь, когда все, как прежде…

**

Что это была за комната, в которую нас попросили зайти?  До этого профессор попрощался с нами. Операция завершилась, ее должны вывести из наркоза. Очевидно, он не обязательно должен при этом присутствовать. Мы видели, как он уходил по коридору. А затем, вдруг  стремительным шагом возвратился в операционный блок.  А теперь нас попросили зайти в эту комнату…

А далее сумбур, туман и слова, которые, кажется, говорят тебе в страшном сне. О жидкости  наркоза,  почему- то капавшей  не по вене, и наполнившей  полость живота. И об остановке сердца.  Ее сердца.

Туман продолжается. Слова уплывают в нем, я пытаюсь уловить их смысл и понять, что они означают. Я не врач, не медсестра. Я просто не понимаю, что произошло. Но понимаю, что произошло страшное…

Белые стены и такие же белые лица медиков, вышедших к нам. Один из них и ставил ей этот роковой наркоз.

В течение нескольких часов длившейся операции он не заметил ни по одному параметру, что сделал ошибку, что жидкость давит на диафрагму, и  жизнь его пациентки под  угрозой?!

Белые стены становятся черными. Вижу, как сползает по этой черной стене моя племянница. Она только недавно демобилизовалась из армии, поступила на подготовительное отделение Техниона  и познакомилась с хорошим парнем. Моя сестра так была рада этому…

Кто-то удерживает и меня, тормошит, чтобы пришла в себя. Профессор что-то говорит о том, что они делают все возможное. Вывести ее из этого состояния.

Они завели ей сердце, медицина способна на это. Но не вернули жизнь моей сестре.

Зато она не умерла на операционном столе, не испортила больничную статистику. А умерла в послеоперационной. Еще несколько часов в реанимационной палате я стояла рядом и смотрела  на нее, прикрепленную  к множеству мониторов. Лучше я бы не смотрела на ее лицо в эти часы. А запомнила ее удивительной красавицей, с тонким профилем, ярким взглядом, горделивым  поворотом головы, длинными аристократичными пальцами. Запомнила бы ее улыбающейся.

И я стараюсь такой видеть ее перед глазами, когда думаю о ней. А думаю я о ней часто. О своей старшей сестре, которой не было суждено успеть поехать в отпуск, стоять под Хупой своей дочери, принять у нее роды, понянчить  маленьких внуков, проведывать маму, радоваться жизни…

Десять лет, как много прошло. Как страшно много прошло. Но не забыть. Ту комнату, лица тех врачей, те белые стены, которые стали черными.

***

Дата операции… Она могла быть любой. Тем не менее, была выбрана эта…Без астрологов, гадалок и прочих звездочетов. Первая свободная дата дежурства профессора. Вторник, в Израиле – третий день недели – хорош дважды. А если бы понедельник или среда…Может  быть, она была бы жива сегодня. Может быть, у  того  человека  была бы более твердой рука. Я представляю… что он пришел уставшим на дежурство, или поссорился с женой, или разбил накануне автомобиль… Что-то из жизненных мелочей, которые занимали его мысли и стоили жизни  ей…

Медицинская ошибка… она фатальней всех других профессиональных ошибок… Часто она не оставляет шанс на жизнь молодому жизнеспособному человеку…

Просто у кого –то дрогнула рука… И шприц проколол  вену,  и жидкость анестезии  медленно, но верно заполнила  все пространство тела и остановила Сердце…. Живое, бьющееся, горячее…. Это цена медицинской ошибки. Которую никогда не исправить.

Интересно, как живет он, этот Человек , вспоминает  ли о ней? Или давно забыл, как забывают о  неприятном происшествии, стараясь не думать о нем, и с годами стирая  мягкой облачной резинкой Тумана память о больном и неприятном… Все проходит…

Но проходит ли все? …

**

В ночь на 28 Сентября, в часы полнолуния и редкого лунного затмения, когда над Миром взошла  Красная Луна, так ожидаемая Человечеством,  прошло ровно десять лет, как ее не стало…

Моей Марины. Моей сестры. Светлая Память ей…

Мой рассказ о ней, светлом и очень жизнерадостном человеке, написанный сразу после ее гибели,  можно почитать здесь «Улыбка Марины»