29 сентября  — в сердце каждого киевского еврея, где бы он не жил сегодня. Остался ли в городе детства, репатриировался в Израиль, эмигрировал в другие страны. Что еще можно добавить?  Этот  День болит, наверное, на генетическом уровне. Если так бывает. От бабушки к дочери, далее к внукам. Иначе, как сохранить Память…

Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно, мне сегодня столько лет
Как самому еврейскому народу.

Мне кажется, сейчас я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я на кресте распятый гибну,
И до сих пор на мне следы гвоздей.

Мне кажется, что Дрейфус – это я.
Мещанство – мой доносчик и судья!
Я за решеткой, я попал в кольцо,
затравленный, оплеванный, оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.

Мне кажется, я мальчик в Белостоке.
Кровь льется, растекаясь по полом.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
И пахнут водкой с луком пополам.

Я, сапогом отброшенный, бессильный,
напрасно я погромщиков молю.
Под гогот: «Бей жидов! Спасай Россию!» –
Лабазник избивает мать мою.

О русский мой народ, я знаю, ты
по сущности своей интернационален,
по часто те, чьи руки не чисты,
твоим чистейшим именем бряцали.

Я знаю доброту моей земли.
Как подло, что и жилочкой не дрогнув,
антисемиты нарекли
себя «Союзом русского народа».

Мне кажется, я – это Анна Франк,
Прозрачная, как веточка в апреле,
И я люблю, и мне не надо фраз,
Но надо, чтоб друг в друга мы смотрели.

Как мало можно видеть, обонять!
Нельзя нам листьев и нельзя нам неба,
но можно очень много – это нежно
друг друга в темноте обнять.

«Сюда идут!» «Не бойся. Это гулы
самой весны. Она сюда идет.
Иди ко мне, дай мне скорее губы!»
«Ломают дверь!» «Нет, это ледоход»…

Над Бабьим Яром шелест диких трав,
Деревья смотрят грозно, по-судейски.
Здесь молча все кричит, и, шапку сняв,
Я чувствую, как медленно седею

И сам я как сплошной беззвучный крик
Над тысячами тысяч погребенных.
Я – каждый здесь расстрелянный старик,
Я – каждый здесь расстрелянный ребенок.

Ничто во мне про  это не забудет.
«Интернационал» пусть прогремит,
когда на свете похоронен будет
последний на земле антисемит.

Еврейской крови нет в крови моей,
но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам, как еврей,
и потому – я настоящий русский!

19 сентября 1961 года, за десять дней до двадцатилетия со дня начала массовых расстрелов еврейского населения столицы Украины эта поэма была опубликована в «Литературной газете». Ее публикация стоила места работы главному редактору «Литературки» Валерию Косолапову. Мало того, он знал об этом, четко понимал на что идет. Перед тем, как дать добро на публикацию Валерий Алексеевич позвонил к жене и спросил, готова ли она к тому, что его уволят. Боевая медстестра — фронтовик, она была готова

Вспомнилось мне это стихотворение, потому что слышала его каждый год, когда совсем девчонкой приезжала в Бабий Яр,  29 сентября. Помпезный памятник только появился тогда, но люди собирались и ранее, до его появления. Кстати, еще в 1965 году был объявлен закрытый конкурс на лучший памятник жертвам Бабьего Яра. Лучшими были признаны проекты киевских архитекторов Иосифа Каракиса и Авраама Милецкого. Однако представленные проекты «не вписались» в мировоззрение  властей, и конкурс был закрыт.

О тех не-созданных памятниках я прочитала в материале  заведующей  отделом «Бабий Яр» Музея истории Киева Татьяны Евстафьевой

«Проект И.Каракиса представлял собой семь символических оврагов Бабьего Яра. Между ними перекинуты мостки (сохранившаяся часть Бабьего Яра превращается в заповедное место, куда не должна ступать нога человека), дно яра покрыто красными цветами (маками) и камнями — как напоминание о пролитом здесь море крови советских граждан. Центральную часть памятника-мемориала он предлагал в 3-х вариантах. Статуя скорби о погибших, в которой незаживающими ранами врезаны изображения героизма, страданий и гибели — это первый вариант. Второй — бетонный памятник — стена, пробитая силуэтом человека, вдоль правой стороны пандуса на бетонной подпорной стене размещены мозаичные панно из естественных гранитов на тему Бабьего Яра. Третий — группа каменеющих человеческих тел в виде расколотого дерева с двухярусным мемориалом внутри, где главенствующая роль была представлена фрескам Зиновия Толкачева. С левой стороны от входа за оврагом — мемориальный музей, частично врытый в землю.

Предложенный А.Мелецким (в Бабьем Яру погибли его мать и бабушка) проект предполагал создание целого комплекса, который должен был начинаться гранитным блоком с надписью «Бабий Яр» на нескольких языках и заканчиваться подпорной стеной с семью художественно оформленными оврагами-кручами. В одном из них лежал гриф скрипки, в другом — мячик, в третьем — разбитая коляска, зонтик и т.д.

Обсуждение работ было бурным. Одни напирали на то, что в Бабьем Яру погибли военнопленные, поэтому их надо изобразить. Другие вообще считали, что семь круч в проектах А.Мелецкого и И.Каракиса — это иудейская менора, которая стала гербом Израиля. Большинство официальных лиц склонялись к тому, что еврейскую тему, а вместе с ней и гибель гражданского населения, с мемориала надо убрать.

Книгу отзывов, в которой рядом с записями в поддержку проектов появились антисемитские высказывания, изъяли, а конкурс аннулировали.»

***

 

Сегодня — там парк. Тишина. Зелень и цветы. Даже страшно становится от этой красоты…

Сегодня над Бабьим Яром  и памятники есть. И давно не один…

Семь лет назад,  вернувшись в Киев через восемнадцать лет разлуки, я поехала туда с дочерью, уже родившейся в Израиле. Чтобы и она знала, где лежит единственный брат ее бабушки, двадцатилетний Борис. Где были расстреляны все родные моих родителей, оставшиеся по разным причинам в Киеве, и среди них любимая подружка моей мамы, ее двоюродная сестричка, четырнадцатилетняя Любочка Бомштейн с родителями, старшей сестрой Верой и ее маленьким сыном. 

Сестры Вера и Люба на фото слева. Наверху  — Люба в клетчатом платьице. Внизу — Вера. 

Да. Памятники есть. Вот они. Увиденные мною в 2008 году. 

Памятник, установленный в 1976 году,  многофигурная композиция из бронзы. С трудом напоминающая о 29 сентября 1941 года… Авторы монумента — скульпторы академик АХ СССР, народный художник СССР М. Г. Лысенко, А. Витрик, В. Сухенко, архитекторы. А. Игнащенко, Н. Иванченко, В. Иванченков.

И действительно, нужны ли были в этой скульптурной композиции,  представленные в работе Авраама Милецкого, гриф скрипки, мячик, разбитая коляска, зонтик… Когда всех стригли под одну гребенку, то кому нужна скрипка?

Памятник расстрелянным евреям в виде меноры. Установлен 29 сентября 1991 года, в 50-летнюю годовщину первого массового расстрела евреев. От бывшей конторы еврейского кладбища к памятнику проложена вымощенная плиткой «Дорога скорби».

Крест в память о расстреле в ноябре 1941 года двух киевских православных священников, призывающих в борьбе с оккупантами.Установлен в 2000 году на месте, где 6 ноября 1941 года были расстреляны архимандрит Александр и протоиерей Павел, призывавшие население к сопротивлению нацистам.

Памятник расстрелянным детям. Открыт 30 сентября 2001 года

Камень на месте предполагавшегося еврейского общинного центра. Заложен 29 сентября 2001 года, в 60-летнюю годовщину первого массового расстрела евреев. Общинный центр, насколько мне известно, не был построен.

Памятники есть. Но в первую очередь должна быть Память… И это хорошо и правильно, было прийти  в Бабий Яр с девочкой — уроженкой Израиля, саброй во всех отношениях и увидеть ее глаза там.

Чтобы помнили. Потому что забыть нельзя…

Светлая память всем им…

Мой рассказ о Борисе Бомштейне и о том, как спустя пятьдесят лет мы узнали о его гибели, можно прочитать в очерке: «ВСТАНЬ РЯДОМ СО МНОЙ, ВСТАНЬ, МОЙ СЫН...»

Название очерка о Борисе Бомштейне — это строки стихотворения «Бабий Яр», написанного поэтом Леонидом Первомайским (Гуревичем), и переведенное мною с украинского языка.