Даниил Абрамович Брандус. Его не стало 5 ноября 2013 года… Бывший киевлянин, бывший отказник, прекрасный врач-психиатр, педагог,  интереснейший собеседник, обаятельный человек, муж  журналистки Ирины Борисовны Бабич. Думаю, что многие слушатели радио «Рэка» хорошо помнят ее. 

Уходят люди, их не возвратить,
Их тайные миры не возродить
И каждый раз мне хочется опять
От этой невозвратности кричать.

Е. Евтушенко

Когда я звонила к Ирине Борисовне, а поднимал трубку он, то на мой традиционный вопрос о самочувствии, коротко отвечал своим глубоким голосом: «Пока жив…», и всегда этот ответ ссадиной царапал  мне душу… Два года Ирина Борисовна Бабич без любимого мужа и верного друга.

Даниил Абрамович был немногословен, и казалось, что рядом с потрясающей энергетикой Ирины Борисовны, он остается в тени… Но это только казалось… Ибо каждое слово его было весомо, высказанная мысль глубока, а знаниями он владел энциклопедическими… Он был очень болен в последнее время и не выходил из дома… Но как он радовался гостям, чаепитию и общению с милыми его сердцу людьми… Еще — он был настоящим джентльменом… Помню, что в последние наши встречи я приезжала вместе с мамой. У них — современников, выросших в одном каштановом городе, нашлось столько общего, что беседа не прекращалась: о Киеве, книгах, событиях прошлого… и после Ирина Борисовна всегда передавала привет от мужа, как он говорил, моей очаровательной маме…

Они прожили вместе много лет, в удивительной любви и согласии… Ирина оставила в Киеве уютный профессорский дом своего отца и поехала с мужем, молодым лейтенантом в далекую Читу. Там начинали они свою общую жизнь. Образец семейных отношений, который сегодня так редок, что может относиться к рудиментам нашего общества… Ирина Борисовна называла мужа только ласкательными именами, а он, как мне кажется, просто не был способен на нее повысить голос.

Несколько раз мне пришлось интервьюировать Ирину Борисовну, и как-то она рассказала мне о необычной встрече Нового Года… Этот праздник был наиболее дорог ей, так как накануне, 30 декабря Ирина и Даниил отмечали годовщину свадьбы. Вот ее рассказ:

— «Самой запоминающейся для меня стала встреча 1981 года. Это был наш первый год в отказе. Слава Богу, наш вынужденный статус не повлиял на добрые отношения с близкими друзьями, и с ними вместе 30 декабря мы выпили за наступающий год и за годовщину нашей свадьбы, которая выпадает на этот день. А вечером 31 декабря мы с мужем приобрели билеты в спальном вагоне поезда «Киев – Одесса». Представьте себе ситуацию, когда во всем вагоне в Одессу в ту ночь ехали только мы и проводник. Я пофантазировала и красиво украсила купе, а затем пригласила проводника Евгению Васильевну встретить с нами Новый Год. До сих пор помню ее изумленное лицо, когда она вошла в наше нарядное купе, вкус шампанского, которое мы пили в ту ночь из граненных казенных стаканов. А утром друзья встречали нас в Одессе».

Если бы все успеть… Поговорить с тем, с кем потом не успеешь переговорить, расспросить, выслушать, просто помолчать вместе… Но мы спешим… Потом жалеем, что не успели… Например, бывая в гостях у Ирины и Даниила я ни разу не сфотографировала их вместе… Не пришлось…

Даниила Абрамовича не стало накануне торжественной даты в жизни Киева: 70-летия со дня его освобождения. Сохранился его короткий рассказ о военном отрочестве и дальнейшей послевоенной жизни, опубликованный в альманахе «Нам дороги эти позабыть нельзя»:

« Войну глухо ожидали. После подписания пакта с Германией, всю антифашистскую литературу изъяли, кинофильмы «Доктор Мамлок», «Семья Оппенгейм» и другие не допускали к прокату. Киев рано почувствовал немецкое наступление. На 2-3 день войны в город прибыло большое количество беженцев из Западной Украины. Мой старший брат Лев работал главным конструктором на военно-механическом заводе. В конце июня было принято решение об эвакуации предприятия. Лев сказал, что забирает с собой меня. Родители выехали из Киева через неделю после нас.
Утром 2 июля с небольшим саквояжем, я стоял на площадке у железной дороги и смотрел, как грузили автомашины с прицепами, другим оборудованием, размещали семьи работников завода. Сели в вагон и я с братом. Доехали до Харькова. Сводки новостей скудные, запутанные, непонятно где наши воинские части, где немецкие. Отправили нас в город Чкалов. Начали чистить площадки под строительство цехов, поступил новый приказ переехать в Куйбышев.
Разместили нас на окраине города, начиналось разворачивание строительства завода. Я закончил до войны 8 классов, продолжать здесь учебу возможностей не было, приходилось думать о хлебе насущном, о получении продовольственной карточки. Половина одного цеха построена, другой — без крыши, а станки уже стоят, получено задание. Приняли меня учеником токаря — мне 15 лет. Таких как я — много, присылали кроме квалифицированных инженеров (среди них много евреев), рабочих, мальчиков из ремесленного училища, ребят из строительного батальона, детей репрессированных, лиц с уголовным прошлым.
Первое задание — выпуск водомаслогреек для запуска машин. Таких, как я поставили на две недели к хорошим специалистам. Нам выдавали хлеб по 800 грамм, но он напоминал по консистенции глину. Вначале столовой не было. 12-часовый рабочий день, перерыв на час, выходной раз в месяц.
Все мы жили тем, что происходит на фронтах, читали «Волжскую Коммуну», особенно перепечатанные статьи Ильи Эренбурга, переживали. Как радовались сообщению о разгроме немецко-фашистских войск под Москвой.
Лето 1943 года. Жара на улице и в цехе, круглосуточно крутятся 200 станков. Окна затемнены. Работаем голые по пояс, женщины обматываются только чем-нибудь легким. Тугоплавкая сталь, стружка фиолетового цвета, если попадет на тело — ожог. Нас начали подкармливать американскими продуктами, в столовой за перевыполнение нормы выработки добавочка: 200-300 грамм хлеба. Товарищи идут, поздравляют меня — висит плакат: «Токарь Брандус выполнил норму на 150 процентов. Он помогает бить фашистов».
Этот год стал поворотным пунктом в моей судьбе, прочитал объявление об открытии техникума, стране нужны были грамотные специалисты. Поступил. Одновременно сдал два экзамена за 9 класс, к 1944 году у меня был аттестат за десятилетку и я начал учебу в Куйбышевском политехническом вузе на энергетическом факультете.
Болезнь прервала мою учебу, потом товарищи сагитировали меня перейти в мединститут, но это было уже в Киеве. Закончил институт в 1951 году, далее научная работа, младший научный работник в Академии наук Украины, доцент, преподавательская работа.
В 1979 году я с женой Ириной Бабич решили ехать в Израиль, хотя у нас была хорошая работа, много друзей, и мы были довольно обеспеченной семьей. 9 лет отказа, Ирину исключили из Союза журналистов, меня выперли из мединститута, пришлось уйти работать в поликлинику. Но мы не падали духом. Наши ожидания исполнились в 1989 году, нас встречал Израиль».

Скромные, неяркие строки о жизни яркого и большого человека, сердце которого перестало биться…

Ирина Борисовна свой сборник поэзии «Акварели», который она охарактеризовала как «любительские стихи», завершает стихотворением, посвященным мужу… Перед вами – книжная страница:

Есть еще одно ее стихотворение из этого сборника, которое я не могу не вспомнить сегодня:

 

А это фразы из размышлений Даниила Абрамовича Брандуса: 

• Старость необязательно ухудшает характер, она только обостряет его черты.
• Мы уважаем и ценим молодых специалистов, но очень любим, когда нас лечат старые врачи, читают лекции старые профессора. Нам доставляет наслаждение отточенное мастерство старых писателей.

В Израиле человека в последний путь не провожают под третью часть Второй фортепианной сонаты Шопена… Давайте, вместе послушаем другую музыку в память о нем… Музыку золотой листвы, опадающей осенними днями, шуршащей под ногами, а иногда — подгоняемой ветром и летящей в поднебесье — следом за стаями журавлей…

Да будет светла Память о нем.