Павел Коган и Елена Каган…Они  — из того поколения, которое всегда будут характеризовать по Давиду Самойлову, поколением «сороковых — роковых»

Только каждому было суждено прожить свою Судьбу. Ему —  яркую и короткую, стремительную, как разбившийся метеорит, осветивший путь и погасший. А ей — яркую, и длинную судьбу, чтобы рассказать о том, что пережила, чтобы хранить Память.

Они были муж и жена…  А по судьбам их прошла своим далеко не женским ботиночком — Война

Две биографии:

Павел Коган родился в Киеве, вырос в Москве. Учился в Литературном институте на поэтическом семинаре Ильи Сельвинского.

При жизни не публиковался, хотя его стихи были популярны в кругу московской литературной молодёжи. Совместно с другом Георгием Лепским в 1937 году сочинил несколько песен, в том числе песню «Бригантина», которая стала известна спустя десятки лет, в шестидесятых годах, когда ее исполнил Юрий Визбор. «Бригантина» считается одной из первых бардовских песен.

Он был поэтом и путешественником, ещё школьником дважды исходил пешком центральную Россию. Побывал в геологической экспедиции вАрмении. Там его и застала война. Из за плохого зрения Павел Коган мог быть освобожден от призыва в армию.

Но не смог по своему душевному состоянию. Он стал офицером, военным переводчиком полкового разведотряда в звании лейтенанта. Написал строевую песню для своего батальона на мелодию «Бригантины».

23 сентября 1942 года на сопке Сахарная Голова под Новороссийском Коган и возглавляемая им разведгруппа попали в перестрелку, в которой Павел Давидович и был убит.

Поэту было всего 24 года…

Но к этому времени Павел уже был женат и  имел маленькую дочь.

***

Линия жизни  его жены — длинная, а судьба не менее яркая…

Елена Каган — писательница, в литературу вошедшая под псевдонимом Елена Ржевская.

Елене Моисеевне — 96 лет. До войны она училась в Московском институте философии, литературы и истории. А после войны закончила Литературный институт.

До и После… Вот как рассказывают о писательнице в очерке на сайте «Новости культуры»:

«Псевдоним Ржевская она взяла себе, потому что фронтовой путь Великой Отечественной начался для неё подо Ржевом. А закончился он в Берлине. В своих дневниковых записях и воспоминаниях Ржевская запечатлела быт войны, людские судьбы, исследовала природу фашизма.

Она уехала на фронт на 12-м троллейбусе, что ходил от улицы Горького. Елене Каган был 21 год, ее дочери – два, и муж – поэт Павел Коган – погиб под Новороссийском. Юная переводчица попала в самое пекло – в страшные бои подо Ржевом, которые длились 17 месяцев.

«Ржев – это моя судьба, моя неизжитая боль, и мое имя. Когда мы говорим Ржев мы имеем в виду, конечно, весь район, всю территорию – больше 90 деревень исчезло с лица земли», – говорит Елена Ржевская.

От Ржева 42-го до Берлина 45-го – путь, наполненный судьбами, людьми, дорогами. Елена Ржевская три года по окопам и деревням наблюдала и записывала, что творилось вокруг, переводила документы и показания пленных.

«У нас была песенка в школе: “Я немецкий не учу – потому что не хочу. И зачем в стране советской изучать язык немецкий?” И действительно, зачем? Никакой перспективы с ним не было. В Первую мировую войну сами офицеры говорили на языке противника. А вот во Вторую – Отечественную – никто ж не говорил. Нужны были переводчики. Это было по приказу Генштаба; разведуправлением Генштаба были организованы курсы срочно. Потому что дико – без переводчика разведка слепа», – вспоминает Елена Ржевская.

В мае 45-го Елена Ржевская участвует в поисках тела Гитлера и Геббельса, расследовании обстоятельств их самоубийств. В секретной группе, созданной по личному приказу Сталина, – всего три человека. В руках 24-летней девушки оказываются не только, к примеру, дневники Геббельса, но и главное доказательство смерти Гитлера – его челюсть.

«Представляете, это молодая девушка, которая челюсти Гитлера под подушку кладет и спит на этой коробке – чтобы ее не потерять, потому что еще не прибыли сейфы, и нельзя потерять такую вещь», – поясняет брат Елены Ржевской, академик РАН Юрий Каган.

Информацию о трупе Гитлера Сталин тщательно засекретил, не раскрывая правды даже маршалу Жукову. Записки военного переводчика «Берлин, май 1945» опубликовали лишь спустя двадцать лет после Победы. И они стали сенсацией во всем мире.

«Очень трудная судьба писательская. “Берлин, май 1945” прошел. А ее первые рассказы о рядовых, о рядовой жизни фронтовой часто попадали под удар – не то, не так, слишком мрачно», – рассказывает литературовед Андрей Турков.

Публицистику Елены Ржевской называют самой точной и самой честной.»

Вот такие две судьбы, которые пересеклись в молодости…

И хорошо, что есть продолжение их судеб, дочь Ольга:

Кроме популярной «Бригантины»  Павлом Коганом написано много замечательных стихов. Только при жизни поэта ни одно из них не было опубликовано.

Я, наверно, родился поздно
Или рано.
Мне — не понять.
Эти слишком домашние звезды
Не тревожат меня, не манят.
Не разбить им и не нарушить
Надоевшей своей синевой,
Устоявшийся на равнодушии,
Утомительный мой покой.
Отмахнусь.
На простор. На улицу.
Что же делать —
Гостить так гостить.
Надо быть молодцом,
Не сутулиться,
Не печалиться, не грустить.
Шутки, что ли? Ну что же, вроде них.
Только кто мне расскажет про то,
Как мне быть без друзей и родины
Перед этою пустотой?
Губы дрогнут. Но, крепко сжавши их,
Я нагнуся, шагну, засвищу.
От тоски, от обиды, от ржавчины
Чуть-чуть голову опущу.
И пойду, чтоб вдыхать этот воздух,
Чтоб метаться и тосковать.
Я, наверно, родился поздно
Или рано. Мне не понять.

1935

Ночь пройдет по улицам
До нездешниx улиц.
Как она сутулится -
Кофточка на стуле.
Стали тени прочными,
Сжали, окружая.
Спишь, моя нарочная,
Спишь, моя чужая.
Полночь ветер мимо вел,
Тишью запорошенный,
Спишь, моя любимая,
Спишь, моя xорошая.
Можно сердце выложить.
На! Чтоб стужу плавило!
Не было! Было же!
Не взяла - оставила.
Дым плывет по комнате,
Гарью темень полнит.
Полночь спросит: "Помните?"
Что ж, скажу, запомнил!
Все запомнил накрепко,
Только зубы xрустнули.
В ванной, что ли, каплет так...
Тиxо как, грустно как...
Грустным быть и гордым?
Боль менять на удаль?
Ночь идет по городу,
Длинная, трудная.

1936

Ну скажи мне ласковое что-нибудь,
Девушка хорошая моя.
Розовеют облака и по небу
Уплывают в дальние края.
Уплывают. Как я им завидую!
Милые смешные облака.
Подымусь. Пальто надену. Выйду я
Поглядеть, как небо сжег закат.
И пойду кривыми переулками,
Чуть покуривая и пыля.
Будет пахнуть дождиком и булками,
Зашуршат о чем-то тополя,
Ветер засвистит, и в тон ему
Чуть начну подсвистывать и я.
Ну скажи мне ласковое что-нибудь,
Девушка хорошая моя.

1934

Ну, как же это мне сказать,
Когда звенит трамвай,
И первая звенит гроза,
И первая трава,
И на бульварах ребятня,
И синий ветер сел
На лавочку,
И у меня
На сердце карусель,
И мне до черта хорошо,
Свободно и легко,
И если б можно, я б ушел
Ужасно далеко,
Ну, как же это мне сказать,
Когда не хватит слов,
Когда звенят твои глаза
Как запах детских снов,
Когда я знаю все равно -
Все то, что я скажу,
Тебе известно так давно,
И я не разбужу
Того, что крепко, крепко спит.
Но не моя ж вина,
Что за окном моим кипит
Зеленая весна.
Но все равно такой порой,
Когда горит закат,
Когда проходят надо мной
Большие облака,
Я все равно скажу тебе
Про дым, про облака,
Про смену радостей и бед,
Про солнце, про закат,
Про то, что, эти дни любя,
Дожди не очень льют,
Что я хорошую тебя
До одури люблю.

24 апреля 1935

Поговорим о счастье. Вечер.
Стихи. Окурки. Абажур.
Зеленый свет.
Не им ли мечен,
В тоску, как в комнату, вхожу.
Не им ли выдумана птица
Та, синяя,
И дым, и лед.
(...По переулку у Мясницкой
           Простая девушка идет.
           Идет и думает, наверно,
           О культработе и стихах.)
Не он ли вел меня в таверны,
Морским прибоем настигал?
И, заслонив твои ресницы,
Звеня придуманным крылом,
Летела синим светом птица
Сквозь жизнь и сердце — напролом...
(...Ноябрь. Вечер. Первый лед.
           По переулку у Мясницкой
           Простая девушка идет.)

1936

***

Ну,  а «Бригантину», многие из нас помнят на память.

Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись дня.
На прощанье поднимай бокалы
Молодого терпкого вина!
Пьем за яростных, за непокорных,
За презревших грошовой уют.
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют.
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза —
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса.