Рассказ из книги  прозы «Русские корни»

Митька сосредоточенно изучал свои покрасневшие уши. Он промыл их спиртом, но решил, что сережки не снимет, ни за что. Слишком легко досталась бы матери победа. В правом ухе серьгу носят «гомики», в левом – остальной люд. Продев серьги в оба уха, Митька исключил любые вопросы.

– Что из тебя выросло? – безнадежным голосом сказала мама.

Митька искусственно сосредоточил лицо, сложив брови в одну дугу. При этом он продолжил активно прокусывать жвачку «Орбит» боковыми пломбами. Наконец он глубокомысленно ответил: «Что выросло, мамуля, то выросло».

В его глазах мать давно уменьшилась в размерах. Во-первых, к пятнадцати годам он обогнал ее на сантиметров десять. Во-вторых, его бесила ее слишком сладкая речь, все эти «слиха» и «бевакаша» никак не подходили к резиновым перчаткам и красному халату, в которых она убирала туалеты и раздевалки спортивного комплекса для богатеньких буратиночек. На халате было написано: «услуги фирмы «Престиж»», и прилагался телефон маклерской конторы, от которой мама работала.

У Митьки же всегда четко возникали ассоциации, что по этому телефону его маму можно купить и продать.

– Я поработаю здесь временно, – пообещала мама, – все-таки нам будет легче платить за квартиру.

«Временно» она работала уже три года. Отец молчал. Это было его естественное состояние. Обычно в течение двенадцати часов он разговаривал со сварочным аппаратом и дома на маму и Митьку у него сил не хватало. А у Митьки сейчас переходной возраст. Когда его старший брат Максим был в таком критическом возрасте, родители опекали его со всех сторон. Поэтому он вырос паинькой и маменькиным сыном. У мамы, например, от любви становится совершенно осоловевшим взгляд, когда Максим на выходные возвращается из своих боевых, передовых. А Митька из поговорки «в семье не без урода», выбрал себе почетную роль семейного урода и успешно справляется с ней.

В интернате он просуществовал месяц. Его били, он бил. Он бил, его били. До изучения тайн будущей хлебной специальности зубного техника он не дотянул. Когда чересчур коллективная жизнь в развитом интернатском обществе надоела ему, Митька выпрыгнул в окно второго этажа, прямо в квакающий «гвалт» обалдевших лягушек, и без особых приключений добрался домой. Дома он клятвенно пообещал выбросить всю дурь из головы, учиться только на «хорошо» и «отлично», и стать паинькой, как Максим.

Но тут появилась Агнеска. Она носила на шее крест и шестиконечную звезду и красила ногти прозрачно-голубым лаком в тон помаде, и еще, она вся светилась голубым светом. Так, во всяком случае, Митьке казалось. Когда она его поцеловала в первый раз, на облезлой скамейке, в каком-то гадючном пенсионерном парке, этот парк расцвел розами. Агнеска была старше Митьки на год, а выглядела на все восемнадцать. И Митька остался при ней и при ее компании. Мамочка по-прежнему строила светлые планы в адрес его будущего, а Митька коварно – бессонными ночами мечтал завоевать любовь Агнески, а не только один ее поцелуй.

Ах, Агнеска… русые волосы, собранные гребешком над затылком, лохматые белесые ресницы, узкие ноги, обутые в джинсовые кеды, небрежная бретелька черного лифчика… Агнеска – веточка молодого дерева, Агнеска – бабочка, выпорхнувшая из цветка. Агнеска смеется, Агнеска плачет, Агнеска рассказывает уличный анекдот, и все это делает идеально.

Но Агнеска – подружка Кота, и поцеловала его она просто по-дружески, за какую-то удачную шутку, которую Митьке удалось изречь одеревеневшими губами. А центр ее Вселенной, ее Экватор и ось ее Земли – Кот. Она дышит часто и приоткрывает рот, даже если Кот просто садится рядом и по-хозяйски кладет ей руку на колено. Коту – двадцать лет, он здорово научился прикидываться шизиком и досрочно списался из армии. При этом он мускулист и накачан, все-таки – Второй юношеский по вольной борьбе. Остальная его компания: мальчики и девочки «двенадцатиклашки», пролетевшие мимо стартовой площадки аттестата зрелости.

Теперь к ним прибился Митька, которого Кот ласково называет Шкетик. Кот подкупил хорошего и умного студента – сторожа на стройплощадке, и теперь никакая погода его ребятам не страшна. Пока дом достроят до шестнадцатого этажа, у них персональная прописка на первом. Кот спокойно оправляется в углу на месте будущего туалета и при этом рассказывает занюханный анекдот про сумасшедших, которым обещали налить воду в бассейн, когда они научатся плавать.

– Ничего смешного и даже противно, – подумал Митька, но все смеялись и он тоже смеялся.

Как локаторы перехватывают вражеские радиоволны, так ловил Кот Митькин перепуганный взгляд, брошенный на Агнеску, и подмигивал ему: мол, хороша Маша, да не ваша. И Митька понимал его, краснел и отворачивался.

А Агнеска, она улыбалась Митьке, иногда мимолетно прижималась к нему, и Митька захлебывался от ее прикосновения. Она поменяла ему имя на «Офер» и называла: «мой олененок». Но мощная спина Кота стояла между ними, как вечная стена плача. Только плакать Митька не мог, он понимал, что женщины не любят слабых.

Сегодня позвонил Кот и выпульнул в Митьку:

– Шкетик, у меня к тебе предложение. Я знаю, что Неся тебе нравится, и еще я знаю… что ты нравишься ей, – он помолчал, чтобы произвести впечатление и продолжил, – у тебя есть редкий шанс, вроде, как выигрыша в «Лото-Миллион». Сегодня вечером она будет твоя, и обойдется это тебе всего в двести шекелей.

– Понял?

Митькино сердце находилось на взлетной полосе, а Митькины зубы стучали так сильно, что говорить он не мог. Кот выдержал паузу и сказал:

– Как расценивать твое молчание, Шкетик? Я тебе ничего не навязываю. Просто сегодня мне нужно двести шекелей, не идти же их красть. Ты был у меня первой кандидатурой, но не последней. Так что решай.

– Я согласен, – прохрипел Митька, не узнав свой голос.

– Тогда пополощи хорошо горлышко, – рассмеялся Кот, – встретимся в девять после сказки «Спокойной ночи, малыши». Бай-бай.

Митька мог не согласиться, спокойно досмотреть какой-то фильм-страшилку и пойти спать, мечтая во сне целоваться с Агнеской. Но он ответил: «Я согласен». Он ответил так, потому что очень хотел этого и от желания у него вздулись вены на руках.

– Кот сказал, что я нравлюсь Агнеске, – пытался заставить себя думать Митька, – и это я покупаю не ее любовь, а откупаюсь от него.

Осталось найти двести шекелей. Отец еще не пришел с работы. Максим не вернулся с военной базы. Он оканчивал офицерские курсы, и вся семья гордилась этим. Мама сидела за кухонным столом и переписывала чужой конспект. Она, наконец, собралась учить бухгалтерию и должна была срочно догнать уже сформировавшуюся группу.

– Мамуля, – начал издалека Митька, – как у тебя дела?

– Митя, – строго ответила мама, – поговорим позже.

– А я хотел тебя что-то спросить…

– Обед на сковороде.

– Мне нужно немного денег.

– Опять диски, – возмутилась мать, – ты бессовестный, Митька, тратишь деньги на всякую чушь. Не получишь ни копейки.

Она закрыла ладонью левое ухо, чтобы продемонстрировать Митьке всю тщетность его вымогательств.

Минуту Митя стоял раздумывая. Мамина сумка лежала в прихожей, а в ней серебрилась ее гордость, недавно полученная карточка «Визы». В первый раз, когда родители собрались ее опробовать, они взяли Митьку, чтобы он помог прочитать все указания на экране. Код маме достался удивительно простой: две двойки и две четверки.

Мама не отрывалась от конспекта. Митька быстро вынул «Визу», поглубже засунул ее в карман и крикнул: – Я сделал уроки. Пойду, погуляю.

– Не задерживайся, Митя, – пригрозила мать из кухни, – а то закрою дверь и не впущу тебя.

– У меня ключи, – ответил он уже из коридора.

Операция по добыванию денег прошла успешно. Четыре синеньких полтинника с заумной физиономией какого-то очкастого писателя Митька свернул в трубочку. Все равно они противно шуршали.

Кот посмотрел на часы.

– Молодец, Шкетик, – сказал он, – люблю точных мужчин.

– Агнеска знает про деньги? – спросил Митька, стараясь не слышать своего голоса.

– Разве деньги женского ума дело? – удивился Кот, – Агнеска как-то сказала, что ты ей нравишься. Вот я и решил, что совмещу приятное для вас с полезным для себя. Она говорит, что ты мальчик на все «десять».

Сегодня в их явочной квартире не собралась компания. Только Агнеска сидела на соломенной пляжной подстилке, полученной за преданность банку «Дисконт». Голубой свет от контрольного фонаря пересекал проем будущего окна и освещал ее фигуру, посиневшую, словно от холода.

– Иди ко мне, – позвала его Агнеска. Митька подошел к ней и тоже посинел.

– Какой ты смешной, – сказала Агнеска – и совсем еще мальчик, даже усов нет. Она провела пальцем по контуру его губ и осторожно поцеловала в шею.

– Ну же, будь смелее, – сказала она.

Месяцами ждал Митька этого дня. И сейчас он должен был ей все сказать… Рассказать о своей любви к ее гребешку, ее кружевной бретелечке, узким стопам ее ног. Он должен был ей сказать:

– Брось этого дылдона Кота. Разве он нужен тебе? Ты боишься его, а не любишь.

Но Митька ничего не сказал. Он стоял в оцепенении от пронизывающего холодом голубого света, нисколько не шокирующего Агнеску. и от ее прикосновений.

Тогда Агнеска взяла инициативу в свои руки. Она скинула трикотажную майку, И осталась в одних шортах, ладная, миниатюрная, с загорелыми плечами и маленькой грудью, на которой золотилась ее привязанность к двум религиям.

– Можешь меня поцеловать, – подсказала ему она.

Да что он сам не знал или не хотел этого?! Он обнял ее и глубоко вдохнул простые сладкие духи, и поцеловал ее и услышал биение ее сердца, хороший здоровый ритм.

Агнеска расстегнула его рубашку и больно царапая, провела, ногтем по его позвоночнику. Уже не разговаривая, она сняла шорты и расстегнула замок на его джинсах. Загадочно улыбнулась и привлекла к себе на подстилку. И девятибалльная волна, даже вернее, цунами, от которой Митька отбивался ночами, когда думал об Агнеске, опять прибилась к его телу, напрягла его руки, покрыла кожу Мурашковой дрожью и обещала сейчас воплотиться в реальную силу…

И тут Митька услышал под окном приглушенный кашель Кота… Агнеска, виртуозно изогнувшись на подстилке и закрыв глаза, ждала продолжения. Она же видела, что мальчик на верном пути. Потом удивленно посмотрела на него. Митька, растрепанный, с обмякшими плечами неуклюже возвышался над ней, бессмысленно свесив руки.

– Что-то случилось? – спросила она

Митька, опустив голову, ничего не ответил. Агнеска, осторожно подобрав к животу коленки, высвободилась из-под него и встала.

– Значит, кина не будет, – улыбнулась ему ласковой домашней улыбкой, – это случается, когда в первый раз.

Она, одев трусики и шорты, и перекинув майку через плечо, осталась сидеть на подстилке в эпицентре голубого света. А у Митьки в ушах эхом продолжал хрипеть кашель Кота. Но Кот не заставил себя долго ждать:

– Что, слюнявчик, не долетел? – добродушно спросил он, – Значит, подрасти еще немножко.

Кот стоял высокий, широкий, басистый и довольный собой.

– Ты уж извини, – подмигнул он Митьке, – гонорар не отдам. Не договаривались. Это, как в казино, купил билет, зашел. А если продул, это уже проблема клиента. Он засмеялся удачному сравнению:

– Если захочешь, слюнявчик, я тебя подучу. Могу, прямо сейчас, не отходя от кассы, практический курс с Агнеской продемонстрировать и забесплатно. Или слабо?

Митька застегивал рубашку, но пуговицы не попадали в петли. Оказалось, что он одел ее наизнанку. Потом кое-как натянул джинсы.

– А ты чего выгрудилась здесь, – прикрикнул Кот на Агнеску, – одень майку.

***

Поднимаясь по лестнице своего дома, Митька обнаружил, что «Визы» в кармане нет. Наверное, она выпала, когда он снимал брюки.

В полночь вся трудовая Митькина семья спала. Митька заглянул в спальню к родителям. Отец лежал с открытым ртом и храпел, но мама привыкла к этому. Она укрылась с головой махровой простыней и бросила на тумбочку недописанный конспект.

В Митькиной комнате на его, не застеленной, с утра кровати спал Максим в военной форме. Накануне он получил звание сержанта. «Большой, как слон, – беззлобно сказал вслух Митька, – а себе постелить поленился». Максим вздрогнул и повернулся на другой бок.

– Максимка, – как в детстве позвал его Митька, – я хочу тебе что-то сказать.

Он хлопнул брата по спине, но Максим только невнятно промычал и накрыл голову подушкой.

– Максим, – повторил Митька. Он старался не заплакать, но две первые слезинки уже скатились по проторенной дорожке.

Максим, мне нужна твоя помощь.

– Но не ночью же, – простонал сквозь сон Максим – Дай мне спать. Утром помогу.

…А Агнеска ушла с Котом… Молча, надела майку по его приказу и ушла с ним. Сейчас, Кот, наверное, выясняет подробности Митькиного позора, потом резко повалит Агнеску на землю и продемонстрирует свои боевые способности.

Максим вздрагивал во сне и крепко обнимал подушку. Отойдя от кровати, Митька споткнулся об его рюкзак и услышал тяжелый металлический стук. Он поискал в темноте предмет падения и поднял новенький пистолет, полученный недавно Максимом.

– Какой он гладкий и холодный, – подумал Митька.

– И какой он простой и надежный, – подумал Кто-то в нем.

Чтобы не мешать никому, Митька закрылся в туалете. Он изучал полированную поверхность пистолета и уже не мог оторвать от него взгляд.

…Завтра мама обнаружит пропажу «Визы», будет думать, где она могла ее потерять, будет плакать и кричать о своей горькой судьбе и об их сплошном безденежье.

Завтра Митька встретит Агнеску и Кота в обнимку, и Кот не преминет сострить что-то типа: «Как дела, слюнявчик? Еще не набрался силенок?»

А если Завтра не наступит?

Мама забудет про все свои беды с «Визой». Агнеска ладошкой задумчиво закроет глаза, и Кот уважительно скажет: «Так он был мужик».

А если Завтра не наступит?

Митька опять погладил пистолет. Он сидел на голубой крышке унитаза и почти засыпал. Встрепенулся, когда внизу в чьей-то машине включилась сигнализация, противно-будоражащая. От ее звука заныло сердце.

Митька поискал курок и заглянул в дуло пистолета. Оно было холодное и пустое, как Митькина душа. А если нажать на курок, дуло наполнится горячим обжигающим огнем и огонь этот заполнит всего Митьку и Завтра не будет.

Он посмотрел на небо, но окно в туалете было слишком маленьким, и нельзя было рассмотреть ничего, кроме сгущенной тьмы.

Митька приложил пистолет к голове, но держать его так оказалось неудобно. Тогда он взял его в рот и, чтобы не передумать, крепко стиснул зубы.

– Как странно, – подумал он, – а что же будет Завтра?

И нажал на курок…

***

Над Митькиной могилой поставили памятник с портретом. На нем он выглядел совершенным пай-мальчиком, смотрел задумчиво и ласково улыбался. Мама настояла, чтобы на плите выгравировали:

«ПРОСТИ, РОДНОЙ, ЧТО НЕ СМОГЛИ УБЕРЕЧЬ ТЕБЯ…

РОДИТЕЛИ И СТАРШИЙ БРАТ»

Ах, если бы Митька мог прочитать эти слова, он вовсю посмеялся бы над высокопарной фразой на голубом мраморе.

 

                                                                                                                           Хайфа. 1998 г

***