Был вторник. Целую неделю она ждала вторника. И целый день ждала вечера. Семь сорок… Почему семь сорок? Потому что — без двадцати восемь – было их время. Нет, конечно, не связали они этот час со знаменитой песней, под музыку которой отплясали в юности свадьбы, свои и своих друзей. Совпало так. Оба в это время оказывались свободны. И можно было побыть вдвоем. Рассказать, как прошла неделя, чем была наполнена жизнь. Можно было многое, например, помолчать вместе. Иногда глядя друг другу в глаза, иногда опустив взгляд и загадывая, о чем думает он. О чем думает она…

Она освободилась от дел чуть раньше обычного. Захотелось убраться, ее захламленный рабочий кабинет всегда выдавал в ней неорганизованную творческую натуру. И ей казалось, что ничего не говоря об этом, он все же замечает не вытертую пыль, разбросанные бумаги, не сложенные в альбом фотографии, которые лежат уже месяц на письменном столе. Старые фото, которые она вынула из альбома, чтобы увидеть их вдвоем, вместе, когда-то. Давно.

Может быть, он в упор не замечал весь этот творческий беспорядок, но беспокойство было на душе. Он… он никогда не вел себя так расхлябанно. И вообще не плыл по течению собственных фантазий, как она. Но не в этом дело… В последнее время ей хотелось стать идеальной. Ну, почти идеальной. Во всем… Она даже с ужасом разглядела свои пальцы, убедилась, что самодельным подпиливанием ногтей совершенству рук не поможешь, и отправилась к миленькой девочке Леночке. Дочь давно у нее делала маникюр. Девочка действительно была миленькая. Она же и обратила внимание на брови, укоризненно поинтересовалась, когда в последний раз к ним прикасалась рука профессионала.  Ну, конечно, девочка Леночка привела ей в порядок и брови. Открыла взгляд, вообще…, и на жизнь.

Жизнь была хороша. В первую очередь потому что она была…Можно не успеть многое, но можно ведь еще и успеть… Ей обычно некогда было философствовать, только иногда вечером, перед сном. Когда вспоминалось, все что в жизни не сложилось, и укладывался этот груз на весы в могучем   саквояже, а на противоположной тарелке взлетала в небо тоненькая косметичка. В ней было сложено все, что в жизни сложилось. И никогда, … она знала, что никогда не перевесит эта тарелка весов.

Она успела даже забежать в магазин и купить букет неизвестных ей цветов. Вот еще один в жизни пробел, отсутствие познаний в области флоры и фауны. Естественно розы с гвоздиками она не путала, и гладиолусы с пионами тоже. Это же были скромные белые цветы на высоких, жестких не прогибающихся стеблях. Не похожие на ромашки, но чем — то напомнившие об их существовании. Короче, купила. И поставила их в старую мамину вазу, которая путешествует за их семьей по миру уже десятки лет. Кажется, отец говорил, что ваза трофейная.

Но тоже не в этом дело. Главное, что она успела. И цветы купила, и брови у нее так неожиданно хороши, вразлет. И руки можно невзначай поднести к лицу, вот он, бледно — розовый перламутр с белой каемочкой и даже блестящим камушком на ногте безымянного пальца. Девочка Леночка постаралась.

И еще она купила «морские камушки». Забежала в магазин и купила коробочку привозных конфет ее детства. Он сказал, что у него всегда дома есть это драже, и сын выковыривает из них изюм, эту смешную привычку перенял от отца.

И пусть у нее тоже будут «морские камушки». И чай. И скоро семь сорок.

Чай никак не хотел остывать, обжигал руки   с ухоженными пальчиками. Она заварила свой любимый, зеленый с персиком, фантастическое сочетание аромата и вкуса.  Он любил кофе, хороший крепкий эспрессо. Но какое это имеет значение?  Пусть будет чай, пусть будет кофе. Лишь бы вновь наступило семь сорок.

И они встретились… Она постаралась сделать так, чтобы он обратил внимание на цветы, он заметил и это было прекрасно, потому что она смогла небрежно бросить фразу: «Да, да, вот с воскресенья они здесь, и представляешь, не вянут».

А он, конечно, не переспросил, как появились цветы, не продолжил интригу, но она не сомневалась, что задумался о появлении этого букета. А почему бы и нет?

Потом они говорили… о чем… ни о чем… О том, как прошла неделя. Он успел в выходные побывать в бассейне, затем съездили в гости к теще, сын разбил там какую-то статуэтку, реликвию, теща брала валидол. Тесть, тот совершенно снисходительно относится к таким потерям. Вообще мог бы быть и осторожней, большой парень уже.

Она рассказала, что купала на этой неделе кота, и даже продемонстрировала его — чистого вальяжного, не желающего общаться ни с какими незнакомцами.

Да, а она в выходные ездила на природу. После дождя, все ринулись в лес, лесов здесь можно на пальцах пересчитать, но все равно грибникам было раздолье. Нет, она грибы не собирала, внимала пению птиц и тишине. Удивительной тишине в ноябре, когда тепло, светло, и воздух наполнен прозрачный звоном Осени. Может, только она его слышала. Нет, грибники его явно не слышали, они ползали с лупой под кустами.

— А мы тоже с тобой любили гулять в лесу, — неожиданно сказал он.

— Да, —  ответила она. — Конечно. Мы отправлялись туда на целый день. И без устали целовались. Только, не в ноябре. В ноябре мы с тобой уже не были вместе.

— Я помню, — коротко сказал он.

Он помнил. Это согревало. А ответить было совсем нечего. Только лицо стало горячо. Предательский румянец, тоже ведь не по возрасту. Но не похоже, что он обратил внимание на это. Зато заметил дело рук волшебницы Леночки и сказал:

— Какой у тебя сегодня необычный   взгляд.

— Какой? — переспросила она, стараясь во всю распахнуть глаза под выщипанными бровями.

Он улыбнулся, поправил дужку очков.

— Удивительный. Такой, каким, я помню его.

И опять она не нашлась, что сказать…

А потом они молчали. Казалось, вечность. Или две вечности. Просто молчали, глядя друг другу в глаза. Чай давно остыл, кофе, похоже, тоже. И разноцветные смешные бусинки «морских камушков» так и остались лежать нетронутыми на маленьком розовом блюдце.

Они молчали. Они научились этому, молчать вместе, глаза – в глаза. Можно даже не улыбаться, просто смотреть. И если наступит третья вечность, она бы хотела в ней тоже продолжить видеть этот взгляд. И молчать вместе…

Но он взглянул на часы и виновато пожал плечами. Она понимала, время, …  Сейчас он допьёт свой остывший кофе, поправит ворот рубашки, протрет стекла очков, выровняет спину, станет другим, не ее…

А она накормит кота, и досмотрит записанный сериал…А потом… А потом наступит та вечность, в которой она живет.

Прощаемся? – первой решилась она. Как тяжело давалась ей эта короткая фраза

Он, чуть улыбнувшись, кивнул. Спросил:

—  Значит, в семь сорок?

—  Да, конечно.

—  Здесь?

—  Здесь.

Традиционные слова, мостик в будущее, которое складывается, как складывается.

— Пока — пока, – сказал он, — ты тоже улыбнись. Тебе очень идет улыбка.

Она улыбнулась. Ничего не ответила.  Не нашла слов.

Недовольный голодной судьбой кот угрожал благополучию вазы. Надо было спасать родительский трофей.  Да и время пришло…

Она первой отключила скайп.