Однажды в декабре, а точнее – в декабре 1990 года, когда Люше было  семь лет, в его доме стали происходить удивительные  вещи. Вернее, вещи пропадали. Сперва Люша не предавал значения их странному исчезновению из квартиры, опустевшему серванту и пустым книжным полкам. Люша был занят подготовкой к первому в своей  школьной жизни новогоднему утреннику. Он учился декламировать стишок, репетировал перед зеркалом танец и мечтал о лучшем карнавальном костюме.  Потому что Анна Леонидовна, учительница их первого класса объявила конкурс, конечно, с призами. Мама обещала нарядить его охотником и купить ружье, совсем, как настоящее.  Люша предпочел бы быть моряком  в тельняшке, бушлате и бескозырке. Но охотником тоже не плохо. Лишь бы не этими глупыми детсадиковскими  зайчиками или мишками. Надоело!

Но в последнее время мама и папа все время заняты и совсем не интересуются Люшиными карнавальными проблемами.

И вдруг из квартиры пропали кровать и диван. Сразу! Бабушка с дедушкой перешли спать на раскладушки, а мама с папой положили на пол перину соседки тети Маши. И  в центре большой и теперь полупустой комнаты появились чемоданы.

— Мы что, в отпуск собираемся? – спросил Люша

— В некоторой степени, — ответил папа.

И тут вмешалась мама и неожиданно сказала:

— Хватит лапшу на уши ребенку  вешать. Тянуть больше некуда. Надо ему все объяснить. Люшенька, мы уезжаем…. Уезжаем жить в другую страну. Она называется Израиль.

Люша подумал пару минут и заплакал:

— Не хочу в Израиль! А как же мой 1-Б? Останется здесь?

Папа схватился за голову:

— Подумать только, как же его 1-Б! Это же надо, наш ребенок мыслит глобально.

— Люша, — обратился он к сыну, — твой 1-Б останется здесь. Что делать… Мой симфонический оркестр  и мамина редакция тоже останутся здесь. А мы поедем в новую страну. Там много солнца, бананов и апельсинов.

По поводу апельсинов  Люша скривился. Мама иногда приносила с работы такую кислятину! А бананы Люша  любил, только ел редко. Больше видел в книжке про доктора Айболита, который лечил зверей в Африке.

Из последней, полученной  от родителей информации Люша сделал следующие выводы: срочно учить сложение до десяти ему явно не обязательно, хотя он и так его знает,  и, кажется, карнавал в школе будет без него. Смириться со вторым выводом было трудно, но родители настроились решительно. Они обзвонили всех знакомых и пригласили на проводы. Квартира к тому времени была почти пустая, и стулья  пришлось взять  у соседей.

Однажды вечером мама приготовила Люше всю одежду: теплый вязаный костюм, сапожки, шапку с варежками, пришитыми к длинной резинке и новую яркую куртку. Мама сказала, что хранит ее для Израиля, потому что Люша – свинтус,  и перепачкается еще до отъезда. В куртке было много карманов, и Люша разложил в них разные интересные  вещи: перебивные картинки, новую резинку в форме головы Микки-Мауса, большие пять копеек и конфеты «Барбарис», все, что оставались дома. Удивительно, что мама не сделала огромные глаза и не сказала: «Люша, а как же зубы? Ты что хочешь опять идти к тете – стоматологу?»  К тете – стоматологу, а заодно и к дяде – стоматологу   Люша идти не имел  ни малейшего желания. Особенно, после того, как узнал, что такое бормашина. Но мама ничего такого не сказала, а наоборот – взглянув на растопыренные карманы Люшиной куртки, заметила: «Хорошо, в самолете пригодятся».

Наутро  по свежему снегу прикатил к  их дому большой пузатый автобус. Специально за Люшей и его семьей. Вот это да! Люша очень хотел, чтобы его увидели друзья по двору, но все мальчики в это время учились в школе. И во дворе было пусто. Только дворничиха  тетя Клава посыпала скользкие ступеньки песком и ругалась, что ей всегда найдется работа.

В аэропорту мама прощалась со своими подружками и плакала. Бабушка тоже вытирала глаза. Даже папа и дедушка подозрительно шмыгали носами. Странные люди, а кто их просил ехать куда-то? Сами решили, а теперь плачут. Люше тоже было жалко уезжать именно сейчас, когда, наконец, выпал новый снег, можно было лепить снеговиков с морковкой и кататься на санках. А главное, он так и не успел поучаствовать в школьном карнавале и получить приз.

…А в стране Израиль шел дождь, который Люша не любил. В аэропорту он сидел смирно с бабушкой и дедушкой. Дедушка брал таблетки под язык, бабушка вздыхала и боялась выпустить Люшину руку. А папа и мама все время куда-то бегали. Они сказали, что занимаются оформлением. Когда оформление закончилось, Люша уже уснул в кресле. До этого он получил флажок с голубой звездочкой и пакет конфет в красивых обертках. Но бабушка не разрешила его открывать, потому что Люша в самолете  съел все «барбариски» и бабушка сказала, что от такого количества сладостей у него непременно заболит живот. А как его в этом Израиле лечить, она пока не знает.

В машине «такси» Люша тоже спал и проснулся  только, когда они приехали к странному  дому  на длинных ногах, которые папа назвал «столбы». Здесь их ждал Саша, папин младший брат. Он сразу подбросил Люшу в воздух, чмокнул его и сказал: «Ты смотри, как пацан вымахал. Только полгода не виделись, а он уже – мужик». За «мужика» Люша в ответ тоже чмокнул Сашу, и они все пошли в парадное вместе с чемоданами и баулами.

Внизу, в парадном, под столбами жили кошки, которые стали мяукать на чистом русском языке. А мама говорила, что в Израиле все говорят на иврите. Нет, кошки точно мяукали на русском. Во всяком случае, Люша хорошо их понял – они хотели кушать. Но у Люши в кармане куртки была только еще одна «Барбариска». Как ее поделить на всех кошек?

С того дня Люша – израильтянин. Правда, жить ему в Израиле пока негде. Дядя Саша сказал, что свободных квартир на сдачу днем с огнем не найти, столько народу понаехало. Говорят – миллион. Поэтому пока он ищет квартиру, им придется перекантоваться. Бабушке и дедушке Саша с новой женой Таней уступили свою кровать, а Люшу с родителями отправили  к соседям, спать на полу в салоне. Но двери в том салоне не было, и он плавно переходил в кухню.

Соседей, которые тоже недавно приехали в Израиль, звали Толя и Оля. Он был большой, широкий и громкий, а она – такая маленькая и быстрая, чуть выше самого Люши. Смешно!  Оля ни за что не согласилась положить Люшу на пол. Она к единственному креслу приставила табурет, постелила наверх одеяло и получилась кровать. Не такая удобная, как дома, но, если не вредничать, то спать можно. А для родителей  Толя и Оля нашли около мусорного бака матрас. Срочно позвали папу с Сашей, пока другие «олимы» не забрали – надо его затащить  на четвертый этаж. Матрас был красивый, в цветах, а  посредине – большая коричневая дыра. «Кто-то его сигаретой прожег» — объяснил папа, — а так он вполне еще годный для пользования».

Бабушка, когда увидела этот матрас, расплакалась.

— Вот для такой жизни мы сюда ехали, – начала причитать она. Но дедушка взял валидол и шикнул на нее: «Ты когда в эвакуации, на Урале жила, что – на пуховых перинах спала?» «Так- то ж война была, — ответила бабушка – все так жили».

— А сейчас мы тоже перед войной, — не успокаивался дедушка, — вон Садам Хусейн как там разъяряется, все грозится на Израиль «скады»  бросить.

Тут валидол взяла бабушка. Но Саша, который уже целых полгода жил в Израиле, авторитетно заявил: «Не боись, мать. Этот придурок нас запугивает. Пусть только попробует чего-то там бросить. Знаешь, какая здесь армия».

«А я в армии матросом буду, — решил вслух  Люша, — в тельняшке и бушлате».

Саша рассмеялся, а мама сказала:

«Люшенька, пока ты вырастешь, может, уже все войны закончатся, и армия  здесь будет не нужна. Ты лучше иврит учи. Это тебе точно пригодится. Завтра пойдем в школу записываться».

На завтра мама, кряхтя, встала с матраса и пожаловалась, что всю ночь съезжала в прожженную дырку и не могла уснуть. Надо пространство дыры каким-то одеялом заполнить. Папа сказал маме, что теперь знает, кто стал прообразом главной героини сказки «Принцесса на горошине». Лично он спал и даже храпел.

— Вот-вот, храпел, —  сказала мама,- а я тебя всю ночь с бока на бок переворачивала, а сама в дырку съезжала. Хочу обратно свой диван из немецкого гарнитура «Зальцбург». Я на нем всегда хорошие сны видела.

Но папа ничего не ответил. Он озабоченно смотрел на дверь туалета, совмещенного с умывальником, которая уже долго была закрыта, и раздумывал, как бы ненароком намекнуть соседу Толе на свое присутствие.

В школу они пошли все вместе: мама, папа, Люша и Саша, который был их переводчиком. В школе оказалось тепло, и это понравилось Люше, потому что в доме у Оли и Толи был настоящий «колотун». Так Толя холод называл и чертыхался, что  масляные радиаторы не привез. Не прислушался к народным советам.  «А наши радиаторы в контейнере едут» — сказала мама, натягивая на Люшин чуб вязаную шапку. Она по дому вечерами все время в сапогах и перчатках ходила и жаловалась, что на улице теплее, чем в квартире. «Вот к июню, к «хамсинам» ваши радиаторы и приедут», — подбодрил ее Толя.

Родители принесли в школу разные бумаги. Секретарь их внимательно разглядывала и что-то родителей спрашивала. Мама озабоченно смотрела на Сашу, Саша старался понять секретаря  и объяснял маме:

— Она спрашивает, где его выписка об окончании первого класса?                                                                                                – Какого еще первого класса? — удивилась мама, — он с трудом успел три месяца в школу проходить.

Но секретарь, услышав это, пожала плечами и сказала, что по возрасту Люша – второклассник. Первые классы у них уже переполнены  до отказа. Не в проходе же ребенку ставить стул. Да и учителя не могут справиться с таким наплывом. Так что пойдет Люша сразу во второй класс, называется «бет».

— Как тебя зовут? – улыбаясь, спросила она

Люша уже слышал этот вопрос на иврите и назвал свое имя.

— Что же это за имя такое, Люша? – удивилась секретарь, — В метрике другое написано.

— Ну да, — объяснила мама, — его зовут Илья, ласково – Ильюша. Значит – Люша.

Нет, — не согласилась секретарь, — Илья – это Ильягу. Ласково, значит, Эли.

Так  Люша стал Эли, пошел прямо во второй класс и стал ждать  новогоднего  утренника. На переменке какая-та девочка с длинными волосами что-то спросила его. Люша ничего не ответил, а только покивал для приличия. «Ма, ата, метумтам? – спросила девочка.  «Нужно ответить – кен», — подсказала ее подружка. Люша был благодарен ей за подсказку и гордо сказал: «кен». Все дети вокруг хохотали, и только через два дня Люша разобрался, что за «метумтам» можно и побить.  Все дело в том, что учительницу с тремя сережками в одном ухе он не понимал и его с уроков забирали учить иврит.

А между тем, класс к Новому Году не готовился! Люша отказался ходить на уроки иврита, он очень боялся пропустить репетиции, но никаких репетиций не было. Никто елкой не занимался и карнавальными костюмами – тоже.

Люша озадаченно вернулся домой и спросил об этом папу, который ходил из угла в угол, повторяя одни и те же слова: «Шалом. Ма Нишма? Ани талмид хадаш.» Потом посмотрел в тетрадку и добавил: «Савланут. Беседер».

— Правильно, – сказал Толя, который вернулся с работы. Он в ульпан не ходил. Язык не учил. Но слово «савланут» знал хорошо: —  Учи, талмид хадаш. Ученье – свет, а не ученье… сам знаешь.

Люша бросился к отцу с требованием немедленно выяснить, когда в их классе «бет» будет новогодний утренник. Он и так пострадал от этого переезда и не получит приз от Анны Леонидовны.

— Ха, — сказал Толя, — никогда не будет. У них этот праздник под запретом. Сильвестром почему-то называется. Я у себя на стройке объяснял хозяину, что первого января возьму «хофеш». Потому как Новый Год. А он мне говорит: «Новый Год был в сентябре». Ну, нормальный ответ?

Тут папа перестал ходить между матрасом и кухонным столом и спросил: «Я здесь счет времени потерял. Сегодня  — какое число?»

Толя задумался и сказал:

-Тридцатое уже сегодня. Старик, ты прав. Как отмечать-то завтра будем?

— Не знаю, — растерялся папа, — Он еще не совсем абсорбиро-вался.

— Водка у тебя есть? – спросил Толя, направляя папины мысли в нужное русло.

— Горилка, — обрадовался папа, — привез в ручной клади одну бутылку. И гордо добавил: — Горилка с перцем.

— Отлично, — сказал Толя, — Значит, будем праздновать. А закуски наши бабы соорудят.

— Дамы, – поправил папа Толю. Он не любил жаргон.

Но Люшу волновали не выпивка и закуски

— А елка и карнавал будут? – закричал он, предвкушая удовольствие от любимого праздника.

-Елка? – озадачился папа и расстроено развел руками,- где же я тебе в Израиле елку раздобуду?

— Тогда это не праздник! Без елки, без масок. Не хочу такой Новый Год, — Люша приготовился плакать.

— Иди, посоветуйся с мамой, — быстро нашелся папа, — она у нас выдумщица.

Мама, может быть, и выдумщица. Но ей явно было сейчас не до Люши. Мама писала слова. Уши заложила ватой, сидела над тетрадкой и выводила буквы. Точно как в первом классе. Даже кончик языка высунула. Она гордилась тем, что в ульпане попала в «продвинутую» группу, которая уже целый месяц учила иврит. И теперь, мама «семимильными шагами», как говорил папа, пыталась эту группу догнать.

Маме не хотелось отрываться от тетрадки, но это было бы не педагогично. Поэтому она обреченно вынула вату из ушей, выслушала Люшу и задумалась.

— Ладно, — сказала она, — Ну и что, что здесь нет снега и елки, и первого января нужно утром идти в ульпан. Ну и что, что мы тут живем только десять дней. И я вообще не разобралась, что к чему. Будет у тебя, Люша, праздник.

И был праздник Новый Год. Маме кто-то рассказал, где растут хвойные деревья. И родители в темноте с большим ножом отправились, как сказал папа, на рубку леса. Правда, срубили они только две пушистые ветки. Поставили их в большую пластиковую бутылку от молока. Люша наклеил на нее свои перебивные картинки, мама сделала из ваты снежок, из ульпановской тетрадки вырезала разные снежинки, а Оля нитками прикрепила две мандарины  и разноцветные ириски «Тофи».

Мама сказала, что без «Оливье» Новый Год не бывает, а Оля добавила, что у них дома всегда делали салат «под шубой».

— Делайте, дамы, делайте, — разрешил проблему Толя, — оба салата под горилку  пойдут на «Ура». А я куплю шпроты и колбасу.

«Ура!!!», — закричал Люша. У нас есть Новый Год с нашей елкой! Он даже пообещал первого января не проспать, и вовремя пойти в школу.

И был у Люши праздник. Правда, Саша и его новая жена Таня, которая не понравилась бабушке, хотя уступила ей свою кровать,  отказались в нем участвовать. Они уже жили в Израиле полгода, чувствовали себя старожилами и сказали, что им утром рано вставать на работу. Бабушка и дедушка тоже решили лечь спать. Папа сказал, что бабушка хандрит и дедушке жить не дает.

Но зато пришли друзья родителей по ульпану Женя и Света Перцовские  с дочкой Ирой, и соседка Белла со своим малышом Игорьком, а товарищ  папы Миша Липский привел невесту Регину, красивую, как Снегурочка.

Дедом Морозом был Толя. Он надел Олин красный махровый халат, который все время распахивался на нем, и красную шапочку Люши, связанную бабушкой случайно ему на вырост. Борода у Толи  была своя и басистый  голос – тоже свой.  Он выкрикивал  какие-то поздравления израильскому народу, пока Оля не сказала ему: «Ша! В Израиле после одиннадцати в будни шуметь нельзя».  Телевизора  в квартире не было. Толя сказал, что все полученные деньги потратил, чтобы снять эту «дыру». Хозяйка за год вперед потребовала. Поэтому все внимательно следили за часами, чтобы Новый Год не пропустить, сначала – по-московски, а потом, по-хайфски. И выпили шампанское, которое принесли Миша и снегурочка Регина. Правда, чокаться пластиковыми стаканчиками было неудобно.

Люша и Ира получили по стакану апельсинового сока. Апельсины в Израиле оказались очень даже вкусными и Люша пил сок с удовольствием. «Эх, сейчас бы голубой Огонек, — мечтательно сказала Оля, — такая душевная передача «под шубу». Всем стало грустно, и тут Люша вспомнил об утреннике, который пропустил в своем бывшем 1-Б.

— А карнавал?! Вы мне обещали карнавал, — закричал он родителям. Все подхватили идею и засуетились: чтобы такое придумать. Ничего не придумывалось…. Мама вспомнила, что у нее в багаже есть японский халат, почти кимоно. Но кто его сейчас найдет в запакованных чемоданах. Папа сказал, что может положить шляпу на пол и со своим кларнетом стать уличным музыкантом. На что суеверная мама ответила: «через мой труп». Потому что известно, как Новый Год встретишь, так его и проведешь. Света Перцовская оказалась большой умелицей и быстро соорудила  из бумаги маски: кошечки для своей дочки Иры и собачки – для малыша Игорька.

— А тебе что мы сделаем? —  спросила  она Люшу.

— А что вы еще умеете? — вежливо поинтересовался Люша.

— Хочешь быть мишкой  Винни-Пухом или Осликом Иа?

Но Люша не хотел  быть, ни мишкой, ни осликом. Он хотел тельняшку, бескозырку и бушлат.

— Солнце мое,  — сказала мама, — ну нет, нет у нас сейчас этих атрибутов. Не порть мне праздник, соглашайся на Винни-Пуха.

Люша не реагировал. Он уткнулся головой в колени и, похоже, собирался реветь. Что делал крайне редко, но очень качественно. Опять эти несносные  зверюшки! Он уже был мишкой в средней детсадовской группе.

Ира Перцовская  довольно мяукала из – под своей  усатой маски. Малыш Игорек, несмотря на шум, задремал в коляске. Его явно не занимали идеи карнавала. А взрослые стали вспоминать прошлые Новые Годы, смеяться и перебивать друг друга. И только  Люша не был охвачен праздничным настроением. Конечно, если бы он не уехал в Израиль, то был бы охотником с ружьем и, наверняка, получил бы приз за лучшую маску от Анны Леонидовны.

Маска… Конечно! У него есть своя маска! Как он сразу не додумался. И они, все эти взрослые, не  догадались  сделать настоящий маскарад. Люша пробрался в угол комнаты, где их привезенные вещи ждали переезда на свою собственную съемную квартиру. Там, рядом с чемоданами и баулами, он нашел то, что искал. Три аккуратных картонных коробки на длинных пластмассовых поясках. Две большие, одна – чуть поменьше. Его  коробка, Люша точно помнил это —  подписана красными буквами. Люша открыл ее, убедился, что в его сторону никто не смотрит  и вынул содержимое коробки…

***

Уже была выпита половина бутылки шампанского и на дне «горилки» сиротливо плавал красный перчик. Папа что-то доказывал соседке Белле о значении сольфеджио в музыкальном развитии. Мама с Женей Перцовским обсуждали строение возвратных глаголов на иврите, Оля и Света обменивались рецептами медовика, Миша целовался с Региной. Толя, надвинув шапку деда Мороза почти до бороды, пытался прикорнуть, но кошечка Ира бдительно его щекотала. И вдруг заорала страшным голосом: «Мама!», вцепившись  в махровый дедморозовский халат.  Все обернулись в сторону, куда Ира показывала дрожащим пальцем, и замолчали. Даже Толя окончательно проснулся  и стал икать, пытаясь сосредоточиться.

— Люша, — наконец сказала побледневшая мама, — что с тобой, мальчик?

Один Люша был счастлив эффектом этой драматической немой сцены. Не зря он надел противогаз, который они получили в аэропорту вместе с удостоверением нового репатрианта. Там же сразу и прошли краткий курс использования его по назначению с пожеланием никогда не использовать.

Ну да, он не стал на этом карнавале моряком или охотником. Зато стал спасателем. И если по-настоящему упадут бомбы, он первый натянет противогаз и будет спасать маму и бабушку. Но маму, кажется, нужно  было спасать уже. У нее дрожали руки и губы.

Люша схватил противогаз за хобот, стянув с головы, бросился к маме.

— Мама, чего ж ты плачешь? – теребил он ее. — Я ведь жив. Если Хусейн бросит  бомбы, я первым натяну противогаз и всех вас спасу. Я ведь был в маске спасателя.

— Правильно, — сказал пришедший в себя папа, — нечего плакать. Наш сын – спасатель. Гордиться им надо.

— Это пока не по-настоящему, — поправил его Люша, — это была моя карнавальная маска. А теперь нужно провести конкурс  с призами.

— И выпить за это дело, — сказал Толя, разливая оставшееся шампанское. Они выпили за Люшу и пожелали друг другу хранить такие  замечательные  карнавальные маски  в коробках еще много лет.

Гости разошлись по домам к двум часам ночи. Родители упали на свой дырявый матрас  и моментально уснули. Мама даже не успела пожаловаться на неудобства сна в роли «принцессы на горошине». Только Люша крутился в своей импровизированной кровати и не мог уснуть. Он все-таки выиграл главный приз! Чтобы не обижать Иру, ей вручили приз поощрительный. А малыш Игорек призами не интересовался. Он проспал всю новогоднюю ночь.

***

Через десять дней Саша нашел им квартиру на съем и родители приготовились переезжать.

— А старый Новый год будем отмечать? — спросил Толя, оставшийся очень довольный проведенным мероприятием.

— Не знаю, — задумался папа, — вообще-то у нас тогда будет своя квартира. Сколько можно у вас жилплощадь на полу занимать.

— А вы мне не мешаете, — сказал Толя, — с вами весело. Вот и живите, сколько хотите.

Но папа вежливо промолчал. Спать на полу в салоне, недалеко от туалета, где с треском спускалась вода, ему больше не хотелось.

И на старый Новый Год они переехали в свою первую квартиру. Ее хозяйка Кармела настороженно разглядывала маму:

— Я прошу аккуратно обращаться с моей мебелью и моими стенами, — наконец сказала она. Саша перевел.

— Я – аккуратная, – заверила ее мама, — и он тоже… очень тихий ребенок, — неуверенно добавила она, глядя на Люшу.

— Ладно, располагайтесь, — улыбнулась хозяйка и вздохнула:

— Ни за что бы, ни уехала, если бы не война, о которой все говорят. Будет – не будет? Но все время чувствовать себя под прицелом.… Нет уж. Лучше погощу у дочки в Америке. Пережду это время.

— Конечно, лучше, — согласилась мама и тоже вздохнула. Она еще многое  сказала бы этой тете, но только развела руками. Много слов на иврите мама пока не знала.

А  первая сирена войны в Персидском заливе  влетела к ним в окно ночью 17 января. Разбудила всех, и Люша с мамой срочно захотели в туалет.

— Какой туалет? — кричал папа, – это уже не карнавал. Нужно быстро  укрыться в герметизированной комнате.

Спальня родителей была их герметизированной комнатой. Правда, дверь в ней оказалась стеклянной, но большого выбора комнат у них не было. И окно в спальне папа накануне заклеил изоляционной лентой. «Почти, как в блокадном Ленинграде», — сказал он.

Они сидели в противогазах и ждали отбоя. Но хозяйский телевизор не работал, а по радио не говорили по-русски. Наконец позвонил Саша и сказал:

— Стягивайте ваши противогазы, и спать ложитесь. До следующей сирены, — Потом рассмеялся и добавил: —  А Толя под эту сирену бриться побежал. Противогаз на его бороду не натягивался.

Папа недоуменно посмотрел в заклеенное окно и сказал маме: «А наша квартира, оказывается, рядом с бензозаправочной станцией. Представляешь эффект?»

Мама стянула противогаз и поправила волосы: — Не хочу представлять, — ответила она, — я и так чуть не задохнулась в этом резиновом скафандре.

И только Люша ни за что не хотел снимать свой противогаз. Ведь это была его самая лучшая карнавальная маска, однажды, в Новый  1991  Год.