«На войне я был с 16 до почти 20 лет. Был ранен 21 января 1945 года, 9 мая кончилась война, а я до 6 июня пролежал в госпитале. А после я остался инвалидом. Эти четыре года на войне я отделяю от всей своей остальной жизни. Я сейчас абсолютно другой человек внешне, но каждый день, каждый час с той войны во мне продолжает жить тот же человек.
Если вы мне сейчас скажете что-нибудь о марксизме, я вам отвечу, что это бред сивой кобылы. А тогда я был железобетонным коммунистом. Все это отлетело от меня. Мне даже стыдно, что такие вещи были в моей жизни. Но каждое мое движение на войне продолжает во мне жить так же, как оно было тогда.
Когда сейчас подполковник израильской армии сделал комплимент через меня Красной армии, я был горд за нее. Я точно такой же 16-летний мальчишка, солдат Красной армии. Когда я слышу, как сейчас так называемые критики, в том числе и некоторые историки, начинают принижать Красную армию, мне больно — за себя, солдата этой армии. Я считаю, что все, что мы делали, мы делали правильно. И точка.»
***
Точка… Или все же многоточие. Ибо пока помнят о человеке, пока хранят его стихи, его мысли, он жив…
Совсем скоро 9 Мая. Этот праздник со слезами на глазах теперь без Ионы Лазаревича Дегена… Его не стало 28 апреля 2017 года . Поэта, врача, фронтовика, человека необычайной силы воли и мудрости. И что еще очень важно, доброжелательности. Знаю это по себе, по нечастым, но очень теплым моментам общения с ним. Он читал мои очерки и рассказы, и откликался на них,
А еще в том же интервью его спросили «Как вы считаете, есть среди современной молодежи такие, кто готов ценой своей жизни защищать Родину? Или что-то изменилось?»
И Иона Лазаревич ответил
— Есть, наверное, такие же, которые любят свою Родину. По крайней мере, у себя дома, в Израиле, я таких людей вижу. Я думаю, что поколения не отличаются. Молодые люди всегда одни и те же, рождаются с одинаковыми инстинктами. Такими мы были, такие и есть, такими люди и будут. Я в будущее все-таки верю.
Его стихи разных лет:
Начало
Девятый класс окончен лишь вчера.
Окончу ли когда-нибудь десятый?
Каникулы – счастливая пора.
И вдруг – траншея, карабин, гранаты,
И над рекой дотла сгоревший дом.
Сосед по парте навсегда потерян.
Я путаюсь беспомощно во всём,
Что невозможно школьной меркой мерить.
До самой смерти буду вспоминать:
Лежали блики на изломах мела.
Как новенькая школьная тетрадь,
Над полем боя небо голубело.
Окоп мой под цветущей бузиной.
Стрижей пискливых пролетела стайка.
И облако сверкало белизной,
Совсем как без чернил «невыливайка».
Но пальцем с фиолетовым пятном,
Следом диктантов и работ контрольных,
Нажав крючок, подумал я о том,
Что начинаю счёт уже не школьный.
Июль 1941
Жажда
Воздух – крутой кипяток.
В глазах огневые круги.
Воды последний глоток
Я отдал сегодня другу.
А друг всё равно… И сейчас
Меня сожаленье мучит:
Глотком тем его не спас.
Себе бы оставить лучше.
Но если сожжёт меня зной
И пуля меня окровавит,
Товарищ полуживой
Плечо мне своё подставит.
Я выплюнул горькую пыль,
Скребущую горло, без влаги.
И в выжженный бросил ковыль
Ненужную флягу.
Август 1942
*
На фронте не сойдёшь с ума едва ли,
Не научившись сразу забывать.
Мы из подбитых танков выгребали
Всё, что в могилу можно закопать.
Комбриг упёрся подбородком в китель.
Я прятал слёзы. Хватит. Перестань.
А вечером учил меня водитель,
Как правильно танцуют падеспань.
Лето 1944
*
Мадонна Боттичелли
В имении, оставленном врагами,
Среди картин, среди старинных рам
С холста в тяжёлой золочёной раме
Мадонна тихо улыбалась нам.
Я перед нею снял свой шлем ребристый.
Молитвенно прижал его к груди.
Боями озверённые танкисты
Забыли вдруг, что ждёт их впереди.
Лишь о тепле, о нежном женском теле,
О мире каждый в этот миг мечтал.
Для этого, наверно, Боттичелли
Мадонну доброликую создал.
Для этого молчанья. Для восторга
Мужчин, забывших, что такое дом.
Яснее батальонного парторга
Мадонна рассказала нам о том,
Что милостью покажется раненье,
Что снова нам нырять в огонь атак,
Чтобы младенцам принести спасенье,
Чтоб улыбались женщины вот так.
От глаз Мадонны, тёплых и лучистых,
С трудом огромным отрывая взор,
Я вновь надел свой танкошлем ребристый,
Промасленный свой рыцарский убор.
Ноябрь 1944
Медаль «За отвагу»
Забыл я патетику выспренних слов
О старой моей гимнастёрке,
Но слышать приглушенный звон орденов
До слёз мне обидно и горько.
Атаки и марши припомнились вновь,
И снова я в танковой роте.
Эмаль орденов – наша щедрая кровь,
Из наших сердец позолота.
Но если обычная выслуга лет
Достойна военной награды,
Низведена ценность награды на нет,
А подвиг – кому это надо?
Ведь, граней сверканье и бликов игра,
Вы напрочь забытая сага.
Лишь светится скромно кружок серебра
И надпись на нём – «За отвагу».
Приятно мне знать, хоть чрезмерно не горд:
Лишь этой награды единой
Ещё не получит спортсмен за рекорд
И даже генсек – к именинам.
1954
*
Смотришь надменно? Ладно, я выпил.
Мне сладостно головокружение.
Швырнул к чертям победителя вымпел,
Поняв, что сижу в окружении.
Выпил и сбросил обиды тонны.
И легче идти. И не думать – к цели ли.
Эмблемы танков на лейтенантских погонах
Дула мне в душу нацелили.
Думаешь, что ты честнее и смелей,
Если ордена на офицерском кителе?
А знаешь, что значит боль костылей,
Тем более – «врачи-отравители»?
А что ты знаешь о подлецах,
О новом фашистском воинстве,
Которое, прости, не с того конца
Судит о людских достоинствах?
Верный наивный вояка, вольно!
Другие мы. Истина ближе нам.
Прости меня, мальчик, очень больно
Быть без причины обиженным.
Но стыдно признаться: осталось что-то
У меня, у прожжённого, тёртого,
От тебя, лейтенанта, от того, что на фото
Осени сорок четвёртого.
1962
*
Долгое молчание
Стихи на фронте. В огненной реке
Не я писал их – мной они писались.
Выстреливалась запись в дневнике
Про грязь и кровь, про боль и про усталость.
Нет, дневников не вёл я на войне.
Не до писаний на войне солдату.
Но кто-то сочинял стихи во мне
Про каждый бой, про каждую утрату.
И в мирной жизни только боль могла
Во мне всё тем же стать стихов истоком.
Чего же больше?
Тягостная мгла.
И сатана во времени жестоком.
Но подлый страх, российский старожил,
Преступной властью мне привитый с детства,
И цензор неусыпно сторожил
В моём мозгу с осколком по соседству.
В кромешной тьме, в теченье лет лихих
Я прозябал в молчании убогом.
И перестали приходить стихи.
Утрачено подаренное Богом.
1996
Видя благородный подвиг врачей, спасающих жизни раненых солдат, я решил тоже стать доктором. И о выборе своей профессии в будущем никогда не сожалел.
Это тоже фраза из интервью с ним… поэт, врач, фронтовик. Человек.
Светлая Память ему…
"Multi-Focal" СТраницы Лины Городецкой 
Такими ЛЮДЬМИ МЫ ВСЕГДА БУДЕМ ГОРДИТЬСЯ И ПОМНИТЬ! СПАСИБО ЛИНОЧКА ЗА ЧУДЕСНЫЙ РЕПОРТАЖ В ПРЕДВЕРИИ ПОБЕДЫ.
Потрясающие стихи. Очень необычные, строгие, чуткие и удивительно точно доносящие мысль. Добрая память. Покой душе Его! Хотя если души могут оттуда оценивать, что происходит с теми, кого они оставили здесь на земле, то вряд ли чистые, такие как Ионы, смогут его заслуженно обрести