— Ну давай, давай, сосредоточься уже, — продолжает Нэлла, — я тебе же помогаю. Пиши! Сервиз фарфоровый кофейный, с золотым ободком, черт, блюдца одного не хватает. Но ничего, ты не пиши это, пиши лучше, цена гибкая…Дальше, молочник с цветами и поднос с каймой. Укажи — в новейшем состоянии. Вот жаль, что у вазочки этой трещина, ты это не пиши, лучше добавь, что ваза по очень низкой цене, может, клюнет кто-то.

Нэлла диктует, я пишу. На глазах слезы, как-то не по-человечески все это… Но Нэлла всегда ухитряется меня убедить, что надо в первую очередь о себе думать. А тут вообще все «кашер». Мне баба Дина все это подарила, в наследство, то есть, оставила. Слово «кашер» я выучила, когда только приехала в Израиль работать. На своей первой работе, когда нянчила Меира, одного старичка, жила с ним дома, готовила ему, убирала, досматривала. А после него уже к Дине перебралась, когда старичок помер. Он набожный был, все время молился, и все допытывался, не перепутала ли я магазины, там рядом, напротив друг друга, два супермаркета, кашерный и некашерный. Не доверял мне, обидно даже. Да я что, когда-то подведу? Себе — да, себе и в «Тив Тааме» могла прикупить, еда привычней, понятнее. А ему, ни-ни, научили меня, где — что, он всегда мог быть спокойным. Старики, они такие беспокойные, с ума свести могут…

Но тут про другой «кашер», это я тоже выучила, тут разговор ведется о том, что честно все. И да, баба Дина говорила в последние месяцы, еще до болезни: «Все, что в доме – пусть тебе будет».

Полюбила она меня, может, не как дочку, но как племянницу точно. Квартира ее уже давно переписана на племянницу настоящую. Та за океаном живет, вроде и не тужит там, но, конечно, тихо радуется, что ей ни за что, ни про что, в Израиле квартира достанется, и деньги бабы Дины немалые. Откуда я знаю? Знаю, конечно. Нет, банковский счет ее я не вела, друг ее сына помогал в этом. Но иврит я уже выучила, так что понимала неплохо, о чем говорят. Что не мое, мне не надо. А вот то, что в доме, посуда разная, она так и сказала: «Тебе это будет, Люба».

Бабой Диной ее Нэлла назвала. У нее всегда какие-то идеи смешные… А так кто же такую женщину бабой назовет? Даже бабушкой трудно. Соседи, если иногда заглядывали, называли ее «гверет Шварц», госпожа, то есть. Но мы с Нэллой за глаза ее бабульку называли «баба Рива», а мою — «баба Дина», так проще, и смешнее. Нэлла много помогла мне на первых порах, разобраться в этой работе, так чтобы и самой с ног не упасть, и работодатели были довольны. И чтобы на голову не сели, как Нэлла говорит. Она уже не одного старичка и старушку поменяла. Помирают ведь…

Но баба Дина на голову садиться не собиралась. Хорошая она, в принципе, мы с ней ладили. Вот теперь, опять ищи-свищи, привыкай по новой. Мне бы еще здесь поработать, рано домой…А бабу Дину забрали в больницу, две недели назад, второй инсульт, говорили, что вряд ли она из него выкарабкается, хоть и сильная старуха. Жизнь ее закалила, сделала сильной. Ну, в общем, она выкарабкалась, не совсем, конечно. Домой ей теперь не вернуться. В дом престарелых ее забрали прямо с больницы, «бейт авот» называется. Из дорогих таких, я так поняла, что вся ее пенсия и все ее деньги от немцев, их репарацией называют, все деньги эти пойдут на «бейт авот».

Дома, даже со мной, жить она не сможет. Ей постоянный медицинский уход нужен. В больнице я была рядом с ней, очень обрадовалась, когда к ней речь вернулась, хоть и тяжело, язык у нее трудно ворочается, но понять можно. Держала меня за руку, горевала, что домой не вернется. Говорила, что квартира эта помнит ее еще молодой, и мужа ее, и сына ее. Стены хранят память, да только стены с собой в «бейт авот» никак не заберешь. Туда вообще ничего не заберешь, кроме болячек. Комната маленькая, чистая, место для телевизора и вещей первой необходимости. Там уже ей и постирают, и кушать приготовят.

Дом есть дом… в доме стены помнят… Но что делать теперь. А мне все ее побрякушки достались. Так она сказала: «Это тебе, Люба».

Тут пришла Нелла.  Она уже много лет в Израиле, зацепилась здесь, и работает. Может, и мне повезет, пока не знаю. Но Нелла во всем лучше меня разбирается, да и по характеру она лидер. Пришла меня поддержать, мне теперь новую работу искать надо. А как узнала, что вещи мне перепали, обрадовалась, говорит: «Не тяни время, сейчас быстро их и продай, пока бабка не очухалась и не решила завещать их кому-то. Тебе сейчас деньги будут нужны по самое горло».

Права она, конечно. Мне все время деньги нужны. Дома мама с маленьким Алешкой осталась, не работает, его нянчит, с его то болячками… На мои деньги они там живут неплохо, но надо бы на новую квартиру заработать. Сколько можно в одной комнате жить…

— А это что? – спрашивает Нэлла, — странная коробочка какая-то железная, открывается. Для чего может быть, по-твоему?

— Это портсигар мужа бабы Дины, старинный, кажется, — отвечаю я.

— А ну дай, — быстро реагирует Нэлла, — точно, тут даже проба есть, значит, серебро. Класс! — радуется она, — Надо на нем не прогадать.  Пиши, раритет, так и пиши, как я тебе сказала.

Нэлла диктует, я пишу. Список составляю, вот сейчас закончу и в Фейсбук на продажу выставлю в группу «Купи – продай», там говорят, народ быстро разбирает, если что хорошее и недорого. Тут главное не продешевить, говорит Нэлла, но и не заломить цену.

— А если, кто спросит, откуда у меня эти вещи…, — сомневаюсь я.

— А кто будет документы твои спрашивать? – удивляется Нэлла. Она уже там кое-что сбывала.

— А знаешь, лучше напиши, по просьбе одной женщины продаю, — советует она, — не придраться, вообще. Может женщина не хочет свое имя раскрывать. Так тоже бывает.

Список почти составлен. Тут и посуда, и картинки разные, и фигурки смешные. Все сфотографировали, чтобы красиво и хорошо видно было.

Фигурки мы фотографировали с Неллой с разных сторон. Целое кино можно поставить, коллекционировала баба Дина их, вернее, муж ее покойный. А мне приходилось постоянно пыль вытирать. Я такие фигурки раньше только в книжках видела, красивые!  Я бы домой Алешке отвезла, но Нэлла меня убедила, что лучше все в деньги превратить. А игрушек я Алешке и сама накуплю.

— Пиши, — велит она, – Фарфор. Как эту куклу назвать то?

— Может, пастушок? Он с дудочкой.

— Может, — согласилась Нелла, — так и пиши, пастушок с дудочкой вместе с пастушкой. Ты смотри, какое платье на ней, как настоящее. Вот же умели делать игрушки такие.

**

Вещи, действительно, распродавались бойко. Сервиз кофейный забрали, часы настольные, и даже вазу с трещинкой.  А первым забрали пастушка. Я его отвезла одному человеку, встретилась с ним в торговом центре, тот и так и этак крутил его. Потом сказал задумчиво: «Похоже на антиквариат». Я уж испугалась, что начнет меня расспрашивать, откуда у меня и все такое. Но он переспросил цену, я с перепугу ее снизила еще, и он, не разговаривая, забрал пастушка, вместе с его дудочкой и пастушкой. Ну действительно зачем они Алешке?

**

А через несколько дней позвонили из «бейт-авот», от бабы Дины, я уже ходила знакомиться с новым старичком, у которого жить надо будет, мне разрешили до конца месяца пожить в ее доме, теперь пора переезжать. А тут от бабы Дины звонят, просит она меня приехать, привезти ей статуэтку: пастушка с дудочкой, так мне передали. Ни с того, ни с сего, вспомнила о нем!

Я поехала, без пастушка, конечно. Где же я теперь его возьму? Сок купила ей, и мармелад. Она мармелад любит.

Баба Дина обрадовалась мне, как родной. За руку опять держала, говорить много она не может, ест тоже с трудом, ноги отказали, рука правая не двигается. Эх, старость не радость, верно мама моя говорит. Вижу, что неспокойно смотрит она на меня. «Не взяла пастушка, — говорю ей, — спешила к вам»

У бабы Дины слезы на глазах. Вот никогда же не плакала, ей Богу, не слезливая она.

— Как же я могла его забыть, Данечку?  — говорит, — Но кто же думал, что такое приключится. Никогда нельзя знать, что с тобой будет…

— Какого еще Данечку?  — испугалась я.  Я точно помню, что Данечкой звали ее сына, он на какой-то израильской войне погиб, когда совсем молодым был.

— Данечка, это пастушок, понимаешь, Любочка, — с трудом говорит баба Дина, — я выросла с ним. Ничего от дома моего родительского не осталось, родители были небедные, только не осталось ничего. Когда мама вернулась из концлагеря, лишь она вернулась, повезло ей, в том концлагере погибли все ее родные, вся семья, и братик мой младший, новорожденный, бабушка моя во время селекции взяла его на руки, маму от него освободила, и так жизнь ей спасла. Мама выжила в концлагере, вернулась и меня нашла, я-то чудом тогда в концлагерь не попала, спрятала меня одна знакомая родителей, а потом в дом сирот сдала, там я росла, без имени, без фамилии. Дважды повезло мне, и выжить и то, что мама нашла меня. Мы с ней тогда поехали в наш старый дом, но он был занят, и нас не впустили туда. Все еврейские дома были заняты. Мама пошла к соседям, просила переночевать. Только одни разрешили, другие и в дом впустить не хотели. А у тех соседей, она нашла свою статуэтку, пастушка этого. Хорошие люди попались, отдали, сказали, что не хотят грех на душу брать за еврейское добро. Вот это все, что у нас из того довоенного дома и сохранилось. Из прошлого. Все остальное не жалко…

Когда Данечка плохо усыпал, я ему приносила скульптурку эту и сказки рассказывала, про волшебную дудочку. Разные истории придумывала. Он хотел только, чтобы пастушка его именем звали. Так мы пастушка и называли, Данечкой.

И вдруг вчера вспомнила я о нем. Веришь, Любочка, все равно мне с какой тарелки есть, из какой чашки пить, на какой кровати лежать. Сколько-то мне осталось. А вот Данечку мне бы рядом. На тумбочку поставить. Больше ничего не надо…

**

Я ушла, я пообещала ей в следующий раз прийти с ее Данечкой. Я не нахожу себе места, где теперь его найти. Как же так, как же… Нэлла пожала плечами, и сказала, старушечья придурь, до следующего раза забудет.

А мне кажется, что нет… Три дня я писала в группе комментарии, под тем же статусом, просила того, кто купил пастушка, откликнуться. Напрасно.

А баба Дина ждет Данечку…

4.08.18