Если бы Давид Тухманов создал только цикл песен «По волне моей памяти», он вошел бы в историю как автор произведений, составляющих изрядную часть сокровищницы советской эстрады.

Если бы Давид Тухманов написал только «День Победы», этого было бы достаточно, чтобы имя его было у нас на устах. Но музыкальному перу композитора принадлежат десятки любимых песен, запомнившихся нам навсегда. И что самое главное — они нисколько не устарели, все так же тревожат и радуют душу.

И убегает от нас по шпалам «Последняя электричка», кружится в воздухе поздний «Листопад», и грустим мы у «Чистых прудов», пересматривая в «Семейном альбоме» «Фотографии любимых».

И слышатся нам «Напрасные слова» поздней, запоздавшей любви. А гуляя по «Соловьиной роще», мы чувствуем, что «Мы — дети галактики», а «Вечная весна» когда-нибудь настигнет и нас. Дай Бог, чтобы не врасплох.

Мне однажды пришлось встретиться с Давидом Федоровичем, и наша долгая беседа вылилась в это интервью.

Что для нас значат его песни, с чем нас связывают? Где-то на последних этажах стандартной девятиэтажки они распахнули окно большой жизни, звуча на простеньком проигрывателе и соединяя воедино детство, юность, зрелость… Потому что хорошие песни, в отличие от нас, навсегда остаются молодыми. И мы молодеем, напевая их.

Ах да, вспоминаем мы, «Соловьиная роща» — визитная карточка Льва Лещенко, песня «Чистые пруды» лучше всего звучала в исполнении Игоря Талькова, а «Напрасные слова» — один из коронных романсов Александра Малинина. Так уж закономерно случается, что знакомит нас с песней ее исполнитель, а авторам суждено оставаться в тени, далеко от славы и оваций.

Но иногда композитор сам выходит на сцену. Мне пришлось слышать любимые песни в исполнении самого автора, Давида Тухманова. В таком исполнении появляются новые мотивы, что-то подсказанное и напетое струнами души.

Тухманов не «играл» в певца, не пытался поразить зрителя вокальными данными. Высокий, седой композитор сумел соединить в своем исполнении импозантную артистичность с искренностью.

А искренность, как известно, порождает это чувство в других. Позже, во время нашей беседы с композитором, я сказала, что когда звучал в его исполнении «Белый танец», я боролась с желанием выйти на сцену и пригласить Давида Тухманова на вальс.

«А жаль, — ответил Давид Федорович, — надо было подняться на сцену». Он оказался не только искренним открытым певцом, но и удивительно интересным собеседником. И я настроилась на волну памяти Давида Тухманова, готовая плыть с ним в любой уголок его воспоминаний.

Давид Федорович Тухманов родился в разгар последнего предвоенного лета — 20 июля 1940 г. В их единственной комнате большой коммунальной московской квартиры пианино стояло не для мебели, а для жизни. И где бы ни жил Тухманов, этот музыкальный инструмент всегда занимал главное место. Такова судьба композитора…

— Давид Федорович, если вернуться к вашей московской юности, с какой песней вы пришли на советскую эстраду?

— Это было в начале шестидесятых годов. И первые песни я написал с Михаилом Ножкиным. Мы с ним дружили, он меня вытащил на эстраду. Я ведь был образованным классическим юношей, закончил композиторское отделение института имени Гнесиных. Но мир эстрады меня очень манил. А первой популярной песней стала «А ты люби ее, свою девчонку». Многие годы мне было стыдно за нее — уж очень текст там несерьезный… А теперь не стыдно, было и было, хорошая песня. А затем появилась «Последняя электричка». Интересно, что у этой песни была вторая молодость и, что любопытно, ее хорошо знают маленькие дети. Ее использовали для музыкального сопровождения очередной погони в мультсериале «Ну, погоди!». И теперь она легко узнается разными поколениями.

— А часто ли вашим песням случалось переживать вторую молодость?

— Судьба песни, как и человека, непредсказуема. Помните телесериал «Следствие ведут знатоки», в котором звучала замечательная песня Марка Минкова «Наша служба и опасна и трудна…»? Где-то в середине восьмидесятых годов я писал музыку к нескольким сериям этого телесериала. И написал романс «Напрасные слова». Его в фильме исполнила Ирина Аллегрова под роль какой-то актрисы. И все… Я забыл об этой песне. А потом появился Александр Малинин, и этот романс стал необыкновенно популярным. Так что известность песни зависит от многих факторов, даже не всегда объяснимых. Бывает, что песне приходится пребывать в забвении не один год, прежде чем она найдет путь к слушателю.

— «Стихи не пишутся, случаются…» А песни тоже случаются, Давид Федорович, или чаще они пишутся на заказ?

— Случаются, конечно. На заказ писать очень трудно. Нет, в принципе можно написать на заказ за пять минут. Но сделать удачно… Вообще, мелодию сочинить и собрать по ноткам нельзя. В ней есть свои законы, не всегда понятные и невычислимые. Иначе, если бы можно было вывести правила, все композиторы с утра до ночи писали бы только хиты. В рождении мелодии есть какая-та мистика. Просто музыку может сочинять человек обученный, она будет играться…но чтобы это было живой музыкой… это очень непредсказуемо и идет изнутри. У меня не получается создавать каждый день мелодию, хотя казалось бы, что стоит написать четыре или восемь музыкальных строк.

— Как бы жить по литературному принципу «ни дня без строчки»?

— Нет. Я сейчас говорю о другом: о мелодии, как о «вещи в себе», как о короткой форме, живущей своей внутренней жизнью. И кто вдыхает в нее жизнь, я не понимаю. А то, что вы говорите «ни дня без строчки», возможно, как крупная работа, интересный заказ, хороший договор для профессионала. Ты будешь работать каждый день, чувствовать ответственность, это какая-то другая сторона деятельности. И в рамках такой работы тоже могут возникнуть удачные вещи.

— Существуют ли песни, особо дорогие вам?

— Когда песни начинают жить самостоятельной жизнью, они совершенно отделяются от автора. И я не всегда чувствую к ним причастность. Мне же больше нравятся песни, написанные на хорошие стихи. Так ведь случалось, что стихи, которые мы клали на музыку, хорошо звучали именно в песнях. И люди любили и помнили их. А если почитать эти стихи отдельно, то вроде в них и поэзии особой нет. А я теперь люблю песни, которые написал на хорошие стихи. Один из моих любимых поэтов — Семен Кирсанов. Одна из моих любимых песен «Жил был я» написана на его стихотворение. Оно называется «Строки в скобках». Я часто возвращался к его поэзии. Дорога мне композиция на стихотворение «Петербург» Иннокентия Анненского, написанное в начале прошлого века. Но когда я прочел его, честное слово, создалось впечатление, что написано оно сегодня. Так что для меня поэзия в песне очень важна.

— А случается ли, что музыка к песне рождается раньше стихов?

— У меня так бывало, но не часто. Есть немного поэтов, которые легко пишут стихи на готовую мелодию. У поэта гораздо меньше возможностей, просто по лексикону, по технике. Большими мастерами в этой области были Леонид Дербенев, Игорь Шаферан и Роберт Рождественский.
Например, слова песен «Притяженье земли» и «Я, ты, он, она — вместе целая страна» Рождественский написал на мелодии, которые я ему принес. Но это было редкостью. Роберт Рождественский оставил много хороших стихов… Безумно больно и тяжело было видеть, как он, крупный высокий человек, угасал…

— Сколько у вас родилось песен, Давид Федорович?

— Я как-то пытался вести учет, но у меня не получилось. Есть песни, которые не хотелось бы включать в список, они не сложились… Ну, я так думаю, что абсолютными хитами стали двадцать моих песен. А еще существуют потенциальные хиты, нераскрученные, недопропагандированные, что ли, до конца. Иногда я переставал увлекаться какой-то песней, увлекался новыми идеями. Даже раньше, когда существовала большая поддержка со стороны исполнителей и СМИ, песня нуждалась в опеке автора.

— Существует ли такое понятие, как композиторское братство? Я не имею в виду Союз композиторов.

— Вы имеете ввиду «могучую кучку» нашего времени? Нет, такого не знаю (Давид Тухманов смеется) . Есть такая хохма: «Человек человеку — композитор».

— Близок ли вам сегодняшний российский шоу-бизнес?

— Бизнес есть бизнес. Мало ли чем можно торговать.

— Вы считаете, что там, где начинается бизнес, заканчивается эстрадная культура?

— Мне кажется, что культура все-таки не должна зависеть от коммерции, от оборота. А это единственный критерий бизнеса.

— А на чем была основана эстрадная культура доперестроечного времени?

— Бизнесом нельзя назвать то, что было тогда. Существовала определенная система, дистрибуция. Перед певцом стояла задача стать известным. Для этого нужно было попасть в эфир, который являлся государственным достоянием, нельзя было заплатить деньги и его купить. Значит, критерии были цензурного характера, то есть то, что совпадало с идеологией, с большей легкостью находило путь в эфир. То, что противоречило ей, не имело никаких шансов быть услышанным. А были вещи, которые как бы не шли в ногу с идеологией. Так, например, я записал пластинку «По волне моей памяти». Это были стихи классических поэтов, которые ни к каким идеологиям отношения не имели. Но, может быть, они как бы нарочито к ним отношения не имели, и это казалось подозрительным тем людям, которые являлись фильтром. Эта пластинка, по крайней мере, десять лет не видела эфира. Как пластинка она вышла в 1974 году, потому что появились ростки некой коммерции, и фирма «Мелодия» заинтересовалась ею. А тиражи уже зависели от потребителя, от заказчика, и их количество не касалось цензуры. Поэтому главной задачей было пройти худсовет.

— Эта пластинка была необыкновенно популярна среди молодежи семидесятых…

— Видимо, среди молодежи созрела необходимость в чем-то новом. Молодежь уже была знакома с музыкой «Битлз», с поп-музыкой Европы. И успех этой пластинки определялся именно «снизу». Хотя пластинка готовилась почти подпольно, и ее рождение висело на волоске. Был еще собран материал, который не вошел в пластинку. Я написал музыку на слова классического китайского поэта Ду Фу. На мой взгляд, получилась удачная интересная композиция. Но в пластинку она не вошла. У нас были плохие отношения с Китаем, и нельзя было рисковать всем циклов песен, они и так по материалу и характеру музыки не соответствовали существующим стандартам. И десять лет песни этой пластинки не звучали ни по радио, ни по телевидению.

Вообще, для того, чтобы продвигать песни, которые были любимы народом, надо было параллельно писать какие-то патриотические песни. Особенно тяжело было проводить через худсовет танцевальные мелодии, всякие ритмические вещи. Поэтому Валерия Леонтьева неоднократно вырезали из эфира. И часто с моими песнями. Председатель Гостелерадио СССР Лапин, послушав песню «Диск-жокей», сказал: «Что у нас, ипподром, что ли?» — и велел ее вырезать.

Интересно, что цензура имела двоякое значение. С одной стороны, она фильтровала не соответствующие идеологии произведения, а с другой — соблюдала культурный ценз. И в песнях вы не могли услышать ни матерных выражений, ни вообще слов на исковерканном русском языке. Сегодня многие негативные явления в культуре не нравятся людям, и даже дело не в возрасте. Просто в России постоянно существует перекос, как по закону маятника, то в одну сторону, то в другую.

— Давид Федорович, остается ли у вас время на хобби?

— Я очень люблю заниматься звукозаписывающей техникой. Но назвать это хобби трудно, это скорее часть моей работы. Причем совершенно иная, потому что если я сочиняю музыку, то не могу думать о чем-то другом.

— Вы росли в музыкальной семье?

— Мама была пианисткой, выпускницей Института имени Гнесиных, а отец — инженером, но он обладал прекрасными вокальными данными, пел арии из опер и делал это очень талантливо.

— А вы увлеклись музыкой с детства?

— У меня были хорошие музыкальные способности, но сам я музыкой заниматься не хотел. Меня заставляли родители. И только после окончания седьмого класса музыкальной десятилетки я почувствовал себя музыкантом. А так меня интересовало все что угодно, только не музыка.

— Вы — работоспособный человек или все зависит от прилета музы?

— Вы знаете, по природе я очень ленивый человек. Но когда нужно что-то сделать, я мобилизую себя и потрачу сколько угодно времени, чтобы сделать это дело хорошо.

— Ваше любимое время года?

— Я люблю переходные времена года: весну и осень. Мне нравится наблюдать за движением, за переменами в природе. Особенно люблю раннюю весну.

— А что вам особенно нравится в Израиле, Давид Федорович?

— Нравится климат, я ведь южный человек, мой отец — армянин. А самое главное, люди здесь очень теплые. Мне нравится, что в семьях много детей, что родители, даже отправив сына или дочь в армию, относятся к ним, как к детям. Всегда встречают и провожают на службу. Хотелось, чтобы здесь были благополучие и покой. Как достигнуть этого не знает никто, но надежду терять не хочется.

Наверное, мы могли бы еще долго беседовать с Давидом Федоровичем Тухмановым, плыть все далее и далее по изумрудной волне его памяти. Но иногда хочется оставить что-то недосказанным. И не ставить точку. Поставить многоточие…

20 июля у замечательного композитора, автора незабываемых песен — день рождения. Хочется пожелать ему здравия и творческого долголетия! А так как одним из его домов на Земле стал Израиль, то можно сказать:

Мазаль Тов, Давид Федорович!