Памяти Тофи. Самого доброго и хорошего…

                                                     Все псы попадают в рай

                                                     И ждут там своих хозяев,

                                                     Дождутся ли их – не знаю,

                                                     Ты слышишь их дальний,                                                                                                                                                                     заоблачный лай.                

                                                                       Александр Белкин

Я хочу верить,  что такой Рай существует, там  много солнечных дней, зеленой травы, вкусных печенюшек  и косточек, и в нем теперь живет мой Тофи. Мой большой Друг.

Он ушел туда по радуге, разноцветной мартовской радуге на другую Весну. Где не будет  у него черных кругов под глазами, боли и страдания, но не будет и тех, кого он привык считать своими родными и самыми дорогими в мире людьми…

Десять лет и три месяца… Это много, это мало? Это жизнь Его с нами. С того зимнего дня 13 декабря 2004 года, когда вопреки всем моим запретам и отказам, вернувшись с работы домой я обнаружила  в центре салона  крошечное белое существо, дрожащее лапками и ушками, и сразу написавшее на подушку, на которую он был устроен моими детьми.  Маленькая дочь всегда мечтала о песике, старший сын решил воплотить ее мечту в жизнь… без разрешения родителей. Так Тофи оказался у нас.

Я никогда не забуду, как пыталась в первый раз накормить это дрожащее существо, накормить кормом, который принес мой сын или творожком… хоть чем — нибудь, потому что от страха он не мог есть…

Позже мы узнали, что на самом деле, натура у него настоящего обжоры – от матери, которая была белой аристократичной  лабрадор-шей. И он всегда готов присоединиться к любой трапезе.

А вот, с кем провела ночь его породистая мать, кто был отец Тофи, нам так и не известно. Знаю, что это был сильный, крепкий,  выносливый пес,  и он наградил этими  достоинствами своего наследника. Я всегда говорила, что батюшка его — явно из породы гончих псов. По скорости пробегов, на которую был способен наш Тофи, он явно напоминал спортсмена – легкоатлета. Я так и не смогла выходить с ним на прогулки, ибо не была способна   удержать это летающее существо, полное задиристой энергии. Зато дома он ухитрялся становиться паинькой…

Но в  детстве Тофи  был  маленькой  копией своей матери, словно сошел с гламурной картинки рекламы туалетной бумаги «Лили».

С годами он чуть потемнел и еще больше цветом карамели стал оправдывать свое имя – Тофи, придуманное десятилетней дочкой. Мягкий теплый беж спины, белый живот и ноги, и главное – белая кисточка увенчивала его хвост, что всегда меня умиляло.

Я и сейчас ощущаю, как глажу его по длинной спине, делаю ему массаж,  а он жмурится от удовольствия и, конечно, виляет этим самым хвостом с белой кисточкой. Он умел быть бесконечно благодарным. Без слов.

Я не была готова к такому испытанию, как животное в доме. Никогда не имела собак, не собиралась заводить. В первые дни я  пыталась найти ему другой дом, не нашла. Пыталась устроить его в организацию, готовящую собак – поводырей, но мне сказали, что для этой цели подходят только лабрадоры без примеси.

А Тофи пока рос, начал потихоньку есть корм для малышей, изучил все углы квартиры, оставив там свой след. Погрыз мебель, немного, совсем  чуть-чуть. Потому что с детства был умницей и сразу после первых попыток нашкодить,  понял, что это нельзя. Просто потому что ему объяснили, а он никогда не хотел огорчать нас.

И вот, когда шок прошел, и не нашлось ни одной организации, готовой  забрать Тофи, мы обнаружили, что он  — уже член семьи. И что без него теперь никак. Давно это было. А кажется, что только вчера…

Он мог жить на нашем маленьким палисаднике, как живет пес моих соседей, жить в будке, и заглядывать  в окно салона, изучая жизнь и суету в квартире со двора, как посторонний наблюдатель.  Но я не смогла так… я не представляла живое существо, тоскующее по ласке, теплому слову, участию в жизни семьи.

И появился в квартире маленький матрасик. Затем матрас увеличился в размерах, потому что Тофи рос не по дням, а по часам. Из крошки, помещавшейся на двух тапочках моей дочки, он неожиданно вымахал в худющего, долговязого подростка, со всеми вытекающими последствиями. Адреналин в крови гулял, и Тофи тоже пошел в загул. Вернее, если только на секунду оставалась открытой входная дверь в квартиру, он вылетал из нее, и нам оставалось лететь вдогонку в ближайшие парки. А  так как в округе их — несколько, то приходилось членам семьи разбегаться во всех направлениях, чтобы найти беглеца.  Его находили и приводили домой, а он недовольно отбивался от назойливых родственников,  не дающих пареньку погулять на воле.

Я даже не заметила, когда эти побеги прекратились. Тофи стал более серьезный. Всегда готовый подпрыгнуть, пробежаться, подскочить к забору и пару раз гавкнуть, но все это делать более степенно, без ветра в голове, свойственного юному возрасту. И разыскивать его в парках уже не было необходимости. Он научился ценить дом, научился даже без поводка возвращаться с прогулки рядом с хозяином, пропускать автомобили на дороге.

Он оставался всегда любопытным. И покупки из машины мы всегда заносили вместе с ним. Он встречал нас на пороге дома.  Мне иногда даже казалось странным, что он не берет пакет из супера  и не несет его в квартиру, а только сопровождает и изучает эти пакеты на полу. Мне давно казалось, что он не пес, вернее, не просто пес. Он все понимал и все глубоко чувствовал. Природа не одарила его способностью выразить свои эмоции словами, но он находил другие возможности.

Если кто-то из членов семьи обнимал друг друга, Тофи моментально оказывался рядом, и старался вписаться в эти объятия, создав самый добрый романтический треугольник. Просто за компанию, проявив радость этому домашнему позитиву. Если кто-то иногда на нервах громко выяснял отношения, он тоже  моментально оказывался рядом, всячески демонстрируя свое волнение и призывая к перемирию. Это было так трогательно, что часто срабатывало.

День за днем, год за годом… Мы и не замечали, что не только мы поседели, но и он поседел. Он был все еще резв, но больше предпочитал полежать на дневном солнышке, поваляться  на траве, устроив своей длинной спине самомассаж. А если в это время подойдет  мама-бабушка- хозяйка, уж не знаю, кем он меня считал, и улыбнется ему, то счастье светилось в его лукавых глазах, и он не стесняясь проявлял его…

Я знала,  что он любил, а что не любил. Он любил быть в центре внимания, играть с детьми, бегать за маленьким мячом. Приносить мне его в зубах, но не отдавать, предлагая за ним побегать и попробовать отобрать. Иногда после этой игры  мяч можно было выбросить. Он любил в тихие минуты подойти ко мне и уткнуться в мои колени, закрыв карие глаза и нежась от того, что я глажу его и говорю ласковые слова.

Он знал, что когда в доме происходит церемония благословения  Субботы, то нужно уйти из комнаты и подождать пару минут,  и делал это добровольно, и без обид. Зато потом, можно вернуться и присутствовать при субботней трапезе, когда вся семья собралась за столом. Просто сидеть рядом с Линой  и ожидать, какие вкусности она ему разрешит попробовать. Он знал, что в выходной  получит крутое  яйцо с вкусной булочкой и сардинкой, а в будний день в завтрак ему непременно перепадет от каждого члена семьи последняя в тарелке ложка овсяной каши, которую он полюбил всей душой. При этом он никогда не требовал ничего, не проявлял недовольства,  если не получал каких-то вкусностей, Просто он умел ждать маленьких радостей жизни. Наверное, многим из нас надо было бы научиться этому.

Он не любил… Он не любил дождь, гром, салют, сигналы тревоги Второй Ливанской войны, во время которой он первым забегал в нашу герметизированную комнату и моментально устраивался под моим рабочим столом, ожидая остальных членов семьи. Он не любил нашу машину, так как поездки на ней ассоциировались с теми несколькими в его жизни днями, которые пришлось провести в пансионате для собак. Их было всего  пять дней за все десять лет и три месяца, которые мы были вместе. Мы знали это, и потому всю Ливанскую  войну провели с ним, на севере, под обстрелами и падением «Катюш»  рядом с домом. Чтобы уехать из дома, нужно было оставить его…

Он был очень деликатным и ненавязчивым, и если чувствовал нежелание общения, никогда на нем не настаивал. Он не обижался, если приходили гости, боявшиеся собак, и его приходилось закрыть в комнате. Он никогда не дотронулся до еды без нашего разрешения, и я спокойно могла оставлять на ночь спеченные пироги или запеканки на столе, ему даже не пришло в голову позволить дотронуться к ним. Он был…

Каким же он был….Ласковый, смешной, наивный, добрый, мудрый, любопытный любознательный, сострадающий, радующийся и огорчающийся, обжора, непоседливый  в  юности,  степенный  в зрелости…. Ненавязчивый, тихий, интеллигентный, понимающий, чувствующий. Не могу это все писать в прошедшем времени… не могу.

А главное  — искренний. Он любил нас не за вкусную еду, или за теплую постель, а просто за то, что мы есть в его Жизни. И больше никого ему не нужно.

Этой зимой впервые Тофи позволил укрыть себя теплым одеяльцем на ночь, раньше он непременно сбрасывал его. Мы и не заметили, что он состарился…

Он заболел  два месяца назад, так неожиданно… но и во время  болезни оставался самим собой, добрым, чутким, неназойливым, не требующим внимания, но очень радующимся любому его проявлению. Мы не знали, что он угасает… и врачи не смогли определить это. Появилась грусть в его ярком и выразительном взгляде,  темные круги под глазами, он все больше лежал на солнце, меньше от любопытства выглядывал в щелочки забора. Хорошо, что и зимой было много теплых  дней, и он с удовольствием нежился на  траве. А в дождь после прогулки сразу подходил ко мне, зная, что я его высушу мохнатым полотенцем, а если надо, то и феном, чтобы ему было уютно.

И седьмого марта, в его последнюю пятницу он сидел  рядом с нами около субботнего  стола, в конце трапезы получил кусок вкусной рыбки и был рад этому. Это была последняя еда в его жизни.

«Прощай, мой хозяин, незримой дорогой

Пора мне далёко бежать;

Как прежде, мне нос на прощанье потрогай,

По холке курчавой погладь.

Хозяйка, не плачь – век собачий мой прожит…»  (А.Белкин)

Я не хочу и не могу описывать последние его  два дня. Скажу лишь, что мы попытались сделать все, чтобы облегчить ему состояние  и точно знать диагноз… Если бы оставалась надежда, хотя бы тоненькая соломинка, что Тофи можно спасти, мы бы хватались за эту соломинку, чтобы продлить ему жизнь… Из района Крайот мы поехали с ним в ветеринарную больницу в Кфар-Сабу, и все что я могла сделать, это держать его измученное задыхающееся тело всю дорогу у себя на коленях и продолжать говорить ему те добрые, ласковые слова, от которых ему всегда было тепло. Обследования в больнице не оставили шанс…

***

Если есть такой Рай, то Тофинька уже там.

А может быть,  этот Рай находится в ярком созвездии Гончих Псов. Ему очень подходит это созвездие…